Семинары книга 20. Еще

Измерение непристойности, измерение, где сказывается непристойность, — вот что позволило христианству вернуть религию людей к жизни. Я не собираюсь давать религии определения, поскольку истории религии, как и истории искусства, просто не существует. Религии, как и искусства — это все равно что мусорное ведро: ни малейшей однород­ности в его содержимом нет.

Есть, впрочем, во всех этих инструментах, которые каж­дая культура фабрикует худо-бедно как может, и нечто об­щее. Я имею в виду то заложенное в природе говорящего су­щества свойство, что понуждает его искать любовных утех в формах, несовместимых с тем, что я назвал бы — в смысле, который я слову душа только что придал, то есть в смысле того, благодаря чему что-то функционирует — душою сово­купления. Этим словом я осмеливаюсь здесь охарактеризо­вать то, что — хотя, будь оно душою совокупления и дейс­твительно его к этому совокуплению побуждая, могло бы стать предметом той дисциплины, что я называю физикой,

137

Жак Лакан

Ещё: глава IX

— остается в данном случае всего лишь мыслью — мыслью,
предполагаемой мышлением.

Налицо здесь дыра. Имя этой дыре — Другой. Именно так, во всяком случае, счел я возможным его назвать — Другой, то место, где речь, будучи низложена, отложена, сложена будьте внимательны к смысловым оттенкам — ложится в основу истины, а с ней и того соглашения, что замещает со­бой отсутствие сексуальных отношений, которые были бы мыслимы, или мыслимы мыслимыми, будь возможен дис­курс, который не был бы — вспомните тему одного из моих семинаров — вынужден исходить из одной лишь видимости.

Мысль ведет к созданию науки постольку лишь, посколь­ку предполагается, что за ней стоит мышление, то есть что бытие мыслит — вот что лежит в основе философской тради­ции, идущей от Парменида. Парменид ошибался — прав был Гераклит. Это становится окончательно ясно, когда Гераклит в 93-м фрагменте провозглашает, ставя дискурс власти на место, что …………….. — он, владыка, власть имущий, другими словами, чье прорицалище вДельфах, — …………. — и не открывает и не утаивает, а подает знаки.

Хочу поделиться с вами: есть автор, от которого я без ума. Читая Святого Фому, я буквально вне себя от восторга, я простираюсь ниц. Потому что написано это действительно здорово. Тот факт, что философия Аристотеля была привита святым Фомой тому, что можно было бы назвать, если оно действительно существует, христианским сознанием, мож­но объяснить лишь тем, что христиан — как и психоаналити­ков — то, что им открылось, повергло в ужас. И не напрасно.