|
Если есть что-то, что лежит у бытия в основе, так это, разумеется, тело. Аристотель был на этот счет прав. В телах он разбирается, беря их по очереди, превосходно — посмотрите, как пишет он о животных. Чего ему не удается, обратите внимание, так это увязать все это с собственным утверждением — вы, естественно, как я ни увещевал вас, трактат О душе так и не прочитали, — что человек мыслит — в инстру- 133 Жак Лакан Ещё: глава IX ментальном, творительном падеже — душой, то есть, как я недавно вам говорил, теми предполагаемыми механизмами, которыми его тело поддерживается. Однако будем внимательны. Это мы, благодаря нашей физике — которой, кстати, пора на свалку, так как с тех пор, как появилась физика квантовая, о механизмах больше нет речи — мыслим в терминах механизмов. Аристотелю мир механизмов был ещё чужд. Но тогда человек мыслит своей душой означает лишь, что человек мыслит мыслью Аристотеля. И мысль, естественно, правит бал. Мы знаем, конечно, что были попытки положение дел как-то улучшить. Ещё до появления квантовой физики возник своеобразный энергетизм и связанная с ним идея гамеостаза. В силу того, что я назвал свойственной языку инерцией, любая речь представляет собой энергию, ещё не включенную в энергетику, потому что энергетика эта неудобна для измерения. Энергетика имеет дела не с количествами, а с выбранными наугад цифрами, манипуляция которыми предполагает, что какая-то величина остается всегда постоянной. Что до инерции, о которой идет речь, то нам придется рассматривать ее на уровне самого языка. Какая связь может существовать между артикуляцией, которая организует язык, и наслаждением, которое оказывается субстанцией мысли — мысли, чьим отражением предстает мир для традиционной науки? Именно это наслаждение виной тому, что Бог — это высшее бытие. Бытие это представляет собою, по Аристотелю, не что иное, как место знания — знания о том, что является для каждого из остальных существ благом. К мысли, как мы ее понимаем, то есть к мысли, находящейся во власти присущей языку инерции, это имеет, согласитесь, самое малое отношение. Неудивительно, что людям так долго неудавалось загнать наслаждение в угол, сцапать его, прищемить ему хвост, воспользовавшись для этого тем, что с инерцией языка, похоже, совместимо лучше всего, — идеей цепочки, цепочки, чьи сделанные из нитей круглые звенья непонятным образом друг с другом сцепляются. Я развивал уже однажды здесь эту мысль и надеюсь теперь сделать это удачнее. В прошлом году — я сам удивля- — 90 —
|