Семинары книга 20. Еще

Я беру вещи как они есть. Если тексты эти пользуются столь ошеломляющим успехом, значит мне нужно к ним обратиться и преподать вам по ним урок. Вы сами увидите, к чему это нам позволит прийти.

Я хочу показать вам, что смысл свой они вполне обнару­живают лишь в свете выведенных мной из аналитической практики категорий символического, воображаемого и ре­ального.

Обратимся для начала к первой из них. Я вам сказал в свое время, что истина — это особое измерение, dit-mension, измерение сказанного, mention du dit.

129

Жак Лакан

Ещё: глава IX

Об этом, поистине, лучше евангелистов не скажешь. Лучше об истине сказать невозможно. Именно потому и на­зываем мы их сочинения благовестием.

Невозможно лучше измерение истины пустить в ход, так сказать лучшим образом сдвинуть реальность в область фантазма.

Как-никак, а последствия — я говорю не о текстах, а о ре­альных фактах — убедительно показали, насколько это из­мерение оказалось устойчиво. Распространившись на то, что мы называем миром, оно сделало слово мирской сино­нимом греха и порока. Оно смело с лица земли все, что воз­вели во вселенной с удивительной прочностью римляне, эти прирожденные каменщики, упразднив заодно наслаж­дения, в которых они купались — наслаждения, представле­ние о которых дают нам знаменитые термы, что дошли до наших дней лишь в руинах. Мы даже вообразить не можем, насколько во всем, что касается наслаждения, они знали толк. Христианство отвергло все это как презренное и мир­ское. Сокровенная связь христианства с проблемой исти­ны сыграла, таким образом, в его живучести не последнюю роль.

Претензии христианства на роль истинной религии нисколько не преувеличены, и если к понятию истинного присмотреться поближе, то это едва ли не худшее, что мож­но о христианстве сказать.

Войдя однажды в регистр истинного, выйти из него уже не получится. Чтобы вернуть истине подобающие ей скром­ные масштабы, нужно войти в аналитический дискурс. Позволяя отстранить определенные вещи, аналитический дискурс ставит истину на место, но не лишает ее почвы. Значение ее уменьшилось, но без нее по-прежнему не обой­тись. Упрочившись, она стала непобедимой. Соперничать с ней могут лишь остатки восточной мудрости, себя ей от­нюдь не противопоставляющие — таоизм, например, или другие учения, для которых спасение заключено не в ис­тине, а, как говорит само слово тао, в пути. Или же те, кто сумеет продолжить их дело, предложив нечто подобное в наши дни.