Семинары книга 20. Еще

Не должно ли нам вновь найти теперь этот след, отве­чающий, как таковой, чему-то воображаемому? Это вооб­ражаемое обозначается у меня заглавной /, первой буквой термина воображаемое (imaginaire). Объект-причина жела­ния облачен в образ нас самих: именно им поддерживается чаще всего — на чем и построен психоанализ — объектная связь.

Родство, связывающее а с его оболочкой, является для психоанализа одним из узловых моментов. Здесь перед нами то самое, в чем сумел он, по сути дела, в принципе за­подозрить неладное.

Именно здесь Реальное себя обнаруживает. Реальное не может быть вписано иначе, нежели как тупик, в который за­ходит формализация. Вот почему я решил, что смоделиро­вать его можно, опираясь на формализацию математичес­кую, которая представляет собой самую развитую систему разработки значения, которая создана человечеством на сегодняшний день. Математическая формализация значе­ния, о которой я говорю, противна смыслу, идет ему, если можно так выразиться, наперекор. Это ничего не значит, за этим ничего не стоит — именно в таких выражениях говорят о математических формулах современные фило­софы математики, даже если они, как Рассел, занимаются математикой сами.

И все же, по сравнению с философией, чьей вершиной являются построения Гегеля — полнота противоречий, диа­лектически преодолеваемых идеей исторического прогрес­са, реальность которого, по сути дела, никакие факты не подтверждают, — может быть именно формулы математи-

111

Жак Лакан

Ещё: глава VIII

ческой логики, опирающиеся единственно на письмо, куда лучше послужат описанию аналитического процесса, где обнаруживается то, что является невидимой опорой тела?

Если бы нужно было пояснить это в образной форме, я предложил бы в качестве иллюстрации явление, кото­рое ближе всего соответствует в природе тому сведению к единственному измерению, измерению поверхности, ко­торого требует от нас письмо, и которому изумлялся в свое время ещё Спиноза — ту работу письма, что проделывает прядущий свою паутину паук. Поистине чудесное зрелище: наблюдать, как ветвятся на вырастающей из темных недр этого странного существа поверхности траектории письма и воочию границы и тупики, где осуществляется переход реального в символическое.

Вот почему не лишним было, я думаю, воспользоваться такими буквенными обозначениями, как а, $, означающее, А, Ф. Такие записи, не выходя за границы действия языка, образуют, тем не менее, некую лежащую по ту сторону речи опору. Ценность ее в том, что она позволяет сосредоточить символическое — при условии, что мы им умеем восполь­зоваться — таким образом, что оно будет заключать в себе толику истины: не истины, которая претендует на полноту, а истину недосказанности, истину, остерегающуюся при­знания как огня, истину, которая, по отношению к причине желания, всегда остается настороже.