Великая ересь

Составляя в сентябре учебный план, Костя не собирался подробно останавливаться на философии Жан Поля Сартра. Вслед за обсуждением «Бытия и Времени» Хайдеггера, он хотел прочитать несколько лекций по герменевтике в интерпретации Гадамера и Рикёра. О Сартре – основателе экзистенциального атеизма, чей главный труд «Бытие и Ничто» был своеобразной библией интеллектуалов пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века, Костя намеревался сказать лишь несколько слов. Теперь же, в понедельник тринадцатого октября, он решил посвятить Сартру целую лекцию. Прежде всего, чтобы самому укрепиться в новой «вере».

Собравшись вместе, все без исключения члены 31-й группы, несмотря на личные перипетии, испытанные в выходные, почувствовали себя единым организмом. У них была теперь своя тайна, сплотившая группу. Причем, так как тайна эта была залогом сплочения группы, разговоры о случившемся автоматически переместились в разряд табу. Ценность нового качества коллектива и ощущения каждым его членом некой посвященности была высока, и препарировать причины, приведшие к посвящению никто не собирался. Впрочем, все эти процессы происходили помимо сознания слушателей 31-й группы. Сама же сплоченность отразилась и в том, что собрались все на занятия не только без опоздавших, но даже заранее, и в оживленных разговорах на довольно глубокие личные темы, где звучали нотки готовности к поддержке и взаимопомощи – верный признак перехода от приятельских отношений к началу дружеских. Крепкие рукопожатия мужчин, объятия и поцелуи в щечку среди женщин. Даже Иван Куренной, уезжавший в Псков на выходные чуть ли не с проклятиями, выглядел дружелюбно и продолжал флиртовать с той же Соней. Впрочем, и с остальными женщинами тоже. Атмосфера общности и душевного подъема царила в аудитории. Костя, тоже в приподнятом настроении спешивший на лекцию, был встречен радостными приветствиями, теплыми рукопожатиями Вити, Михаила и Ивана, нежными прикосновениями и взглядами женской половины группы.

• Что ж, - Костя взошел на кафедру, небрежно бросил на стол дипломат и снял пиджак, - поговорим сегодня о философской системе Жана Поля Сартра. – Оглядел аудиторию: внимательные лица, дружественные улыбки...
• Продолжим тему экзистенциализма? – Одобрительно подмигнул Платонов.
• Да, Миша, экзистенциализма в самом радикальном своем проявлении. Ибо Сартр не оставляет человеку никакой надежды на внешнюю поддержку. Человек – абсолютно свободен, даже если он и не сознает этого. Но давайте подойдем к этому дерзкому заявлению Сартра постепенно. Вот что писал он в своей автобиографии: «В детстве я жил с овдовевшей матерью у бабушки с дедушкой. Бабушка была католичка, а дедушка — протестант. За столом каждый из них посмеивался над религией другого. Все было беззлобно: семейная традиция. Но ребенок судит простодушно: из этого я сделал вывод, что оба вероисповедания ничего не стоят». Неудивительно, что, выступив одним из создателей учения экзистенциализма, Сартр развивал его атеистическую ветвь. Окончив университет, Сартр несколько лет преподавал философию в одном из лицеев Гавра. Затем – стажировка в Германии, далее – Париж... Еще будучи преподавателем в Гавре, Сартр написал «Тошноту» — свой первый и наиболее удачный роман, сразу же ставший во Франции бестселлером. Рассказать кратко о чем он или двинемся дальше?
• Расскажи, конечно! – Раздалось несколько голосов.
• Роман «Тошнота» представляет собой дневник Антуана Рокентена, который, работая над биографией одного деятеля восемнадцатого века, проникается абсурдностью существования. Будучи не в состоянии обрести веру и, тем более, воздействовать на окружающую действительность, Рокентен испытывает чувство тошноты. В финале герой приходит к заключению, что если он хочет сделать свое существование осмысленным, то должен написать роман. Творчество — единственное занятие, имеющее, по мнению Сартра хоть какой-то смысл.
• Любое творчество? – Подала голос Саша Платонова.
• Любое. Позже Сартр приходит к пониманию такого феномена, как жизнетворчество – свобода созидания собственной судьбы.

Костя сделал паузу и прошелся по кафедре. Сегодня он чувствовал необычайный подъем: его «несло».