|
Однажды, в ясный и теплый апрельский день 1409 года Мартин гулял в окрестностях монастыря. Забравшись на высокий холм, он лег на молодую травку на припеке, раскинул руки в стороны и стал просто смотреть в небо. Он любил смотреть в ясное небо. Растворяясь и тая в бездонной голубизне неба, он часто подходил к ощущению почти полного своего исчезновения. Как будто небо смотрело само в себя. Но какая-то узенькая прослойка мысли все-таки оставалась, не давая произойти полному, окончательному слиянию с небом. Казалось, что это полное слияние и невозможно, пока ты жив... Но в этот апрельский день случилось неожиданное. Минут пять или десять Мартин смотрел в небо, подбираясь к переживанию себя, как тоненького слоя мысли или ощущения... Затем, в какой-то момент, этот тонкий слой мысли стал исчезать. Нет, не сразу... Мерцание: я есть и меня нет... Дальнейшее описать невозможно, ибо Мартина попросту не стало. Какой-то бесконечно малый и, в то же время бесконечно большой отрезок времени (потом, по солнцу Мартин определит, что «это» длилось здесь на Земле около двух часов) Мартин был никем, нигде и никогда. Он не заснул, не потерял сознание, его просто не было. Вернее он был, но был никем и ничем, нигде и никогда. Очнувшись, он долго еще лежал неподвижно, ибо хотя ощущения тела и какие-то обрывки мысли вернулись, Мартин никак не мог ни вспомнить, ни понять кто он, где находится и что происходит. Когда вспомнил – почему-то стало очень смешно. И небо тоже смеялось... Затем Мартин почувствовал, что он сильно утомился и впал в полузабытье. В этом полузабытьи, в полудреме явился Мартину Некто, не имеющий ни устойчивого образа, ни местонахождения. Сначала Мартину показалось, что это – Флорентий, потом – аббат. Оказалось, что Некто не был человеком. Он был мыслью, но не его, Мартина мыслью, а мыслью самого Иисуса. Она звучала не в голове Мартина, а снаружи, причем отовсюду. Нет, это не был образ Иисуса, это была именно Его мысль: почему-то Мартин знал это совершенно точно. Все происходило не во сне, но и не наяву, а где-то между... Несмотря на это Мартин почти полностью запомнил весь свой разговор с Его мыслью. Вот как было дело: Мартин спросил: - Я только что познал, что Единое - совсем просто. Но откуда же берется множественность, которую ему приписывают? Кто-то облекает его в Премудрость и ею и называет, другой - в благо, третий - в справедливость и так далее. Так учат богословы на основании веры в Божественную Троицу. А почему нельзя оставить это Единое в его простоте, каковое и есть оно само? Мне вообще кажется, что этому простому Единому приписывают слишком много действия и слишком много разнообразия. Разве может существовать абсолютно чистое Единое, в котором, однако же, столько множественности? — 28 —
|