|
философским построениям, почти не имеющим уже теологической окраски. Применение к подобным культурным явлениям вышеуказан- ной схемы показывает: если классическая европейская культура - уни- кальный исторический феномен, то в своем роде не менее уникальным был и тот миф, который задал этой культуре исходный набор ценно- стей, образов, знаков, стал первым ее символическим языком. Я по- пытаюсь продемонстрировать эту связь на примере этических по- строений Канта и духовных поисков Достоевского. Но начнем с кате- горического императива Канта, смысл которого, с моей точки зрения, является своего рода "ключом" ко всей его философии. Итак, категорический императив - это всеобщий нравственный закон, который, по мысли Канта, должен определять все многообразие практического поведения человека. Но это очень странный закон. "Он, - пишет Кант, - касается не содержания поступка и не того, что из него должно последовать"6. В отличие от всех известных нравственных или моральных "кодексов" этот закон не вменяет человеку никаких кон- кретных обязанностей и ничего не запрещает. Он требует одного: во всех своих поступках ты должен исходить из автономии собственной воли, т.е. ты должен принимать решения самостоятельно. "Принцип автономии, - утверждает Кант, - есть единственный принцип морали"7. Что же можно вывести из такого единственного всеобщего прин- ципа? Основная проблема любой моральной доктрины - это ответ на во- прос: что есть добро, а что - зло? Согласно Канту принцип автономии воли означает, что нет и не может быть никаких окончательных и го- товых ответов на эти старые, как мир, вопросы. В каждом конкретном случае они - продукт творческого решения личности или группы лич- ностей, которые индентифицируют себя с данным моральным реше- нием. Впрочем, Кант решает проблему на уровне именно единичной личности, а не группы: он не ставит проблему "соборной личности", т.е. проблему этногенеза. Итак, главный принцип - свобода воли. Конечно, человек может проявить слабость и покориться "необходимости". Может, хотя и не должен. У людей - двойственная натура: животный страх и естествен- ный эгоизм столь же присущи каждому, как совесть и ал- ьтруистические порывы. Поэтому человек в меру собственной слабо- сти может поддаться соблазнам или струсить и уступить насилию. Но и при этом в качестве нравственного существа он по меньшей мере обязан не обманывать самого себя и не сваливать собственную вину на других людей или на "обстоятельства". Ибо хотя последние и могут подталкивать к определенного рода практике, из этого еще не следует, — 182 —
|