Никология

Этическая стадия противоречит эстетической. «В купели этики» происходит духовное крещение воли, когда «душа остается наедине с

Теодиция - обозначение религиозно-философской доктрины, в которой мысли­тели Запада XVII—XVIII вв. пытались разрешить противоречие между идеей всебла­гого и всемогущего Бога и наличием несправедливости и страданий в существующем мире. -Авт.

собой, уединяется от всего мира...» Здесь на первый план выдвигается сознание ответственности и чувство долга. Основное требование — стать самим собой. «Эстетическим началом может назваться то, благодаря чему человек является непосредственно тем, что он есть, этическим же — то, благодаря чему он становится тем, чем становится,» — пишет философ в книге «Наслаждение и долг» [18]. На этической стадии культивируются постоянство и привычка.

На третьей стадии осуществляется мощный прорыв в новую, рели­гиозную сферу бытия. По этому пути, считает Кьеркегор, могут идти только рыцари веры - люди самостоятельные и предоставленные сами себе. Они скорбят о том, что окружающие их не понимают. Рыцарей веры не следует путать с «трагическими героями» (поддельными рыцарями), т. к. они отрекаются от самих себя [24].

Символом рыцаря веры в «Страхе и трепете» является библейский Авраам, приносящий в жертву Богу своего единственного и любимого сына Исаака. Символом эстетического человека у Къеркегора выступает Дон Жуан. Начало этического связано с отчаянием, символом которого, по Кьеркегору, является Агасфер («вечный жид»).

Авраам не был философом. Ему казалось, что нет выше подви­га, чем жить в памяти людей отцом веры. Весь ужас его внутренней борьбы сосредоточился на одном мгновении: «Возьми сына своего единственного, — сказал Бог, искушая Авраама, - которого ты лю­бишь, Исаака, и пойди в землю Мориа и там принеси его в жертву во всесожжение на одной из гор, о которой скажу тебе». Авраам был избранником Божьим, данное же испытание наложил сам Господь. С этической стороны Авраам хотел убить сына (в этом смысле он был бы убийцей), но с религиозной — он хотел принести Исаака в жертву Богу. Такое противоречие и внутренняя борьба подвергают религиоз­ного человека в страх и трепет. И если отнять у Авраама этот страх, то он уже не будет тем, чем он является на самом деле. Если бы Авраам, стоя с сыном на горе Мориа, усомнился в вере в Бога, если бы еще раньше, чем обнажить нож, увидел овна, если бы Господь позволил ему заменить им Исаака, Авраам отправился бы спокойно домой, сохранил бы свою семью и единственного сына. Но такое возвращение, с точки зрения Кьеркегора, было бы бегством, позором. Тогда Авраам утратил бы свою веру в Бога [25].