Никология

Анализ основных стадий данного процесса показывает, что, во-первых, их количество может модифицироваться, варьироваться и дробиться на микропроцессы (подстадии); во-вторых, они находятся в определенной взаимосвязи, в ряде случаев даже перекрывают друг друга (предшествующие психолого-никологические стадии, как пра­вило, подготавливают условия для перехода к последующим стадиям): в-третьих, стадиальный характер рассматриваемого процесса требует соответствующего научно обоснованного планирования, отбора воспи­тательного никологического материала и соответствующей организации его применения в конкретных психолого-никологических и нравствен­но-эстетических условиях воспитания личности.

Молчание, возвышенная тишина — стимулы воспитания чувства эстети­ческой радости победы над собой. «Человек является человеком, — пишет А. Камю, - в большей степени благодаря тому, о чем он умалчивает, чем тому, что он высказывает» [10]. Многие великие научные открытия, твор­чество выдающихся деятелей культуры проходили в условиях глубокого размышления, молчания и абсолютной тишины. Молчащий ученый, актер (вершина актерской техники), музыкант (внутренняя мелодия), педагог (внутренняя педагогическая речь) и даже оратор в той или иной мере владеют техникой внутренней речи.

Однако для создания оптимальных условий, стимулирующих твор­чество, поддержания молчания и тишины в нужном направлении необ­ходимы усилия, большая воля, которые обычно фиксируют конечный результат борьбы — победу над собой. Эту мысль образно выразил не­мецкий поэт Ф. Логау:

Да, бой с самим собой есть самый трудный бой, Победа из побед — победа над собой.

Современники И.В. Гёте — «любимца богов», как называли поэта друзья и недруги, как он и сам, впрочем, себя с горечью назвал в тогда еще не написанной «Мариенбадской элегии», успешно использовали внутреннюю речь, молчание и абсолютную тишину — важные стимулы ораторского искусства. Свою знаменитую речь на торжественном от­крытии Ильменауских рудников он, видимо, знал наизусть. Сначала Гёте говорил без сучка и задоринки. Но вдруг добрый гений словно покинул его, нить его мысли внезапно оборвалась, он, очевидно, начисто забыл все, что должен был сказать. Почти десять минут он молчал и внима­тельно смотрел на своих многочисленных слушателей. Завороженные личностью великого писателя, последние сохраняли глубокое молчание. «Наконец, — отмечает И.П. Эккерман, — он снова овладел предметом, продолжил свою речь и без единой запинки договорил ее до конца так легко и свободно, как будто ничего не произошло» [75].