|
Для соблюдения норм "окольности" необходимо учитывать характер и силу противостояния и использовать их в своих интересах: "Калі чалавек ідзе з ветрам, та яму лёгко йці, а калі проціў ветру, та вецер яго валяе" [189, с.179]. Отсюда – наиболее популярный в сказках механизм достижения целей – хитрость. Пожалуй, именно хитрость – самое освещенное (и самое рационализированное народным сознанием) качество константного самообраза крестьянина. Часто она реализуется в сопротивлении под личиной послушания. Пан или Поп (реже Черт, Баба и др.) требуют от Мужика совершения нежелательных или невыполнимых действий. Мужик соглашается, но исполняет порученное так, чтобы "убить двух зайцев": и требование удовлетворить (избегнув конфликта), и ничего не изменить по сути. Есть достаточно оснований для предположения, что такой способ действия в затруднительной ситуации был свойствен белорусскому крестьянству не только в сказке, но и в жизни. Вот как, например, крестьяне реагировали на противоречащие их установкам и принципам правительственные указы. "В 1910 и 1911 гг. почти всех хозяев Вицьковщины записали в братства. Однако организаторы всей этой акции не учли, что православные братства XVII и XVIII вв. создавало само население и что они в значительной степени были в оппозиции к правительству. Теперь же их создавали и вынуждали работать по указке правительства, причем их главной задачей была борьба с поляками (католиками) и евреями . Из этой задумки, разумеется, ничего не получилось… выпив и закусив, они [члены новоявленного братства. – Курсив мой. Ю.Ч.] пропели патриотическую песню в честь царя-батюшки (текстом певцов обеспечил, наверно, поп) и разошлись по домам. На этом деятельность братства в Вицьковщине завершилась" [197, с.117] . "Дурны мужык"? Поведение героев сказки в подобных обстоятельствах определяется так: "Быў ён хіцёр, але прыкідваўся дурням" [189, с.111]. Мужик выполняет наказ либо "через пень-колоду", либо каким-то непродуктивным способом, либо же настолько буквально, что логика требования утрачивается, и оно попросту становится абсурдным. Та же модель характерна и для бесед с сильными мира сего. На вопрос чужого Пана "откуда ты?" (подразумевающий "чьим крепостным ты являешься?") Мужик отвечает, что он из дому; на вопрос "чей ты?" следует ответ "жены"; на вопрос, как зовут его пана, Мужик ловко выворачивается: мол, в юности паничем звали, а сейчас – "ягомасць" [184, с. 433]. С целью выведать, кто же хозяин Мужика, Пан задает все новые и новые вопросы: "Кого ты боишься?", "Под кем ты живешь?". На первый крестьянин отвечает, что боится волков и собак, а на второй – что живет он под Богом. Почему Мужик не отвечает прямо? Ведь он же понимает, чего добивается от него Пан. В том-то и дело, что слишком хорошо понимает. Вопрос "чей ты?" означает: "кому ты принадлежишь?", а белорусский крестьянин принадлежит, в первую очередь, себе. Впрочем, он согласен принадлежать Богу (или, на худой конец, жене), но уж никак не Пану. Эти вопросы оскорбительны, т.к. ставят под сомнение важнейшую категорию должествования – изначальное равенство людей. — 97 —
|