|
Фигурально выражаясь, в сказке сосуществуют кража и... Кража. Первая – презираемое белорусом воровство, недопустимое в "грамадзе". Потому его свершителем практически никогда не является Мужик: ворует Москаль (солдат, т.е. человек без корней, маргинал), ворует – впрочем, у Мужика достаточно редко – Злодзей (разбойник), которого к этому обязывает сама его "специальность". Ворует цыган. Вторая разновидность воровства – "Кража" с большой буквы – авантюрное воровство у сильных мира сего. Такая Кража представляет собой "произведение искусства" (изящное воплощение хитроумного плана), и Мужик охотно и с достоинством принимает на себя и ответственность за ее свершение, и даже наказание. Отметим, что ее объектом редко становится сосед: чаще всего это Пан (Поп, Ксендз, скупой Богач и т.д) Такое воровство получает высокую санкцию и со стороны: в ряде сказок Мужик предварительно заключает с самим Паном спор о том, удастся ли ему того обокрасть. В этих случаях Пан, как правило, отличается умом и сообразительностью, что в сказках нечасто. Тем не менее, Мужик неизменно оказывается и умнее, и смекалистей, и проворней. Часто воровство бывает вознаграждено и сверх того, что Мужику удалось вынести из усадьбы: он получает в жены панскую дочь. Вероятно, этим мудрый Пан достигает цели впрыснуть в скудеющую кровь рода новую – жгучую и авантюрную. Однако существует и санкция воровства, куда более значимая, нежели разрешение Пана. Это санкция Бога. Не случайно в некоторых сказках приводится своеобразная крестьянская расписка, врученная пану, например, такая: "Жыў Іван на слабадзе, / Чорт ведае дзе;/ Ідзе кабылу красці, – / Дай, Божа, яму шчасця! /Колі ўкрадзець / І Бог яму павядзець, / Дык назад атвядзець/ А колі Бог ні павядзець / Дык і гэта прападзець" [206, с. 210] . Таким образом сам Бог задает моральное измерение кражи: если Мужику удается облапошить богача, значит, результат сам говорит за себя, ибо "Бог ведае, што робіць". Может быть, именно в силу Божественной санкции родители, не так уж давно наказывавшие детей за ворованное из чужого сада яблоко, с пониманием относятся к такой просьбе взрослого сына: "Тата, купі гарэлкі, пайду ў пана каня красці" [188, с. 59-60]. Воровство во благо? Авантюрный момент в совершении кражи нередко дополняется мотивом всеобщей справедливости. В сказке "Каму грэх, а каму не" Иисус одобряет кражу сорочки – причем, ее совершает не даже Мужик, а Св. Петр. Хотя это воровство отнюдь не из принципиальных соображений, а всецело от нищеты, оно косвенно служит примирению двух братьев, не могущих эту сорочку поделить. "Насі гэтую сарочку, хоць ты яе ўкраў, бо гэтым ты робіш дабро людзям – мірыш іх, а хто мірыць людзей, з тым і Бог памірыцца," – так говорит Петру Христос [189, с. 44]. Итак, если воровство – во благо (или даже по чистой случайности служит благой цели), то оно разрешено и даже желательно. Именно потому уместно украсть у богатого и жадного, который нарушает неписанный закон "грамады": "сусецкая справа – трэ памагаць у бедзе адзін другому" [189, с. 53]. В случае несоблюдения закона включается автоматический механизм отмщения: "сусецкай справай" становится кража воза сена у нарушителя. Потому и воровство у пана считается не преступлением, но возвращением "своего": даже добрый пан (в сказке это оксюморон) – звено в цепи вековечной несправедливости. В этом отношении показателен разговор бедного Попа (тоже оксюморон) и его работника Штукара, названного так за "штуки", которые тот вытворяет в обычном для него нетрезвом состоянии ("Іньшы сон як у руку дась"): "Украдзьмо ў пана вала, тай будзе што есці". – "Гэто ж грэх". – "Які грэх? У пана красці не грэх, бо пан багаты. Ён у нас пакраў, а мы свае дабро возьмем назад. Дак гэто ж не грэх" [189, с. 244]. Пусть нас не вводит в заблуждение пьянство и хулиганский нрав Штукара: так рассуждает даже самый дисциплинированный и трезвый герой сказок, Мужик-крестьянин. — 100 —
|