|
Итак, именно в лице разночинной интеллигенции Беларусь обрела то, чего ей недоставало прежде, – собственный культурный слой "носителей личностного сознания" (по удачному выражению С.В.Лурье). Носители личностного сознания в отличие от носителей сознания традиционного – это люди, в критический момент определяющие иерархию ценностей, без которой культура никнет, существует в подполье, а впоследствии истаивает, ассимилируясь с более сильной. За несколько десятков лет Беларусь реанимировала и/или приобрела и литературный язык, и профессиональные литературу, театр, этнографию, и, главное – помимо сугубо пограничных районов –единую самоидентификацию населения. Более того, в эти годы белорусы впервые в истории обретают национальную идею как таковую. Рисунок: Труппа Буйницкого –З.В. Шыбека, С.Ф. Шыбека, 169. Нередко отечественные исследователи находят зачатки современной национальной идеи гораздо раньше – в творчестве Ф.Скорины, В.Тяпинского, С.Будного, Л.Сапеги и других деятелей ренессансного и реформационного толка. Однако возникает вопрос: правомерно ли говорить о национальной идее в современном ее понимании в тот период, когда в Европе еще не сложились нации (достаточно напомнить читателю труды Хобсбаума, Андерсона, Геллнера – наиболее авторитетных специалистов по этой проблеме)? Скорее, можно говорить об реформационных идеях (народная церковь – народная культура – народный язык), явившихся первым шагом к будущей национальной идее, что само по себе немало. Нельзя сказать, чтобы к описываемому периоду ростки этих давнишних идей белорусских гуманистов полностью зачахли или остались только в фольклорном виде. Например, XIX в. ознаменовался появлением двух искрометных поэм, написанных по-белорусски –"Энеiда навыварат" и "Тарас на Парнасе". Однако… поэмы были анонимными. Созданный в гоголевской традиции фантазийный роман в рассказах "Шляхціч Завальня, альбо Беларусь у фантастычных апавяданнях" Я. Борщевского, фантасмагорический роман-мениппея о Беларуси, основанный на отечественном фольклоре, был написан по-польски. Автор объяснял это тем, что в польском варианте роман станет достоянием большего количества читателей, чем если бы был написан по-белорусски. Наконец, классик белорусской литературы В. Дунин-Мартинкевич, переводя "Пана Тадеуша" А. Мицкевича на "родную мову", чуть не извиняясь пишет автору, что обрядил его творение в "мужицкую сермягу". Потому лишь о творчестве белорусской разночинной интеллигенции рубежа веков мы можем говорить как о первом истинном культурном слое, укрепившем ставший к этому времени достаточно шатким фундамент этноса и начавшем закладывать новый нациокультурный фундамент. — 64 —
|