|
Таким образом, первое и главное в национальном проекте, создаваемом белорусской интеллигенцией в начале ХХ века, – на удивление современная тенденция к мультикультурности. Вторую тенденцию можно назвать "правом на культуру". Ее ярко выразил "мужицкий адвокат" Ф. Богушевич. Подчас удивляет неблагодарность некоторых "ревнителей культуры" по отношению к человеку, который одним из первых открыл путь интеллигенции к народу и народа – к интеллигенции. Нас не устраивает образ "хаткi" – только дворца. Но возможно ли построение "дворца" культуры без фундамента – "хаткi" Богушевича, пусть небольшой, но своей? Напомню смысл стихотворения "Мая хатка": соседи наперебой приглашают мужика в свои богатые избы, но он отказывается: Ну, дык жа адстаньце, нашто я вам трэба: Цi каб ваш хлеб есцi, цi рабiць вам хлеба? По-моему, весьма актуально… Рисунок: Богушевич – История имперских отношений, с. 159; или Запрудник, с. 76 (лучше). Оставалась ли тогда в массах "тутэйшасць" синонимом "белорусскости"? В какой-то степени да. Но, во-первых, лишь в какой-то степени. Во-вторых, надо понимать, что образ "хаткi" был единственной возможностью для большой массы людей отождествить себя пусть не с автономным образованием (политические границы, по Геллнеру), на тот момент несуществующим, но – по крайней мере – с автономным народом (культурные границы). Богушевич говорит о последних. Для тех времен и той ситуации этого немало. Другой составляющей "права на культуру" является тяга к образованию, особенно проявившаяся после 1905 года. Пути его получения были не очень разнообразны: сельская школа, потом училища, например, телеграфное или учительское (затем можно было продолжить образование в учительской семинарии), школа лесничих, реальное училище и т.д. Улашчик пишет о том, что один из его односельчан выучился на летчика, второй получил образование в Варшавском университете, но подобные случаи в крестьянской среде были редкостью: такую возможность имели только зажиточные семьи, да и то – минимальный процент. Третья тенденция, о которой я уже упоминала, подтверждает тезис современных социологов и этнологов о том, что национальный проект возникает не на узко-этнической, а на более широкой – социальной почве. С этой точки зрения, идеи "языка" и "культуры" – не столько почтенные "данности", сколько инструменты преодоления социального неравенства. Если использовать образы Я.Купалы, белорусы в конце XIX – начале ХХ в. – уже не "дурныя мужыкi" и не только "паны сахі і касы" – это те, кто хочет "людзьмі звацца", т.е. настаивает на собственном и равноправном месте среди других народов и культур. — 66 —
|