|
Рисунок: Несвижский замок 17 в. – Белорусы, с. 275. Петропавловская церковь в Минске – Саборы помняць усё, с. 129. Уния – попытка компромисса? "Свет с Востока" действительно угасал: об этом свидетельствовали и нестабильность в Константинопольском патриархате, и коррупция в его верхах, и нарастание внутренней смуты в православной церкви. Впрочем, это угасание касалось не только религии. Доверие жителей ВКЛ было подорвано военной политикой восточного соседа – крайней жестокостью Ивана IV на оккупированных в годы Ливонской войны землях. Внутренняя ситуация тоже становилась все более и более напряженной. Вот тут-то, казалось, и пришло спасение. Имя ему было "греко-католическая церковь", или проще – униатство. Именно в западной ветви христианства ряд православных лидеров (К.Острожский, И.Патей, К.Тарлецкий и др.) нашел варианты преобразований в Киевской метрополии: так зародилась идея унии между католицизмом и православием. Беда Брестской унии, как и любого формального компромисса, заключалась в том, что в своем главном качестве – единой народной церкви – она не была востребована. Здесь я имею в виду не образованных людей, видящих в ней спасение от внутренних раздоров; не крестьян, многие из которые впоследствии восприняли униатство как свою "белорусскую" веру. Я говорю о сильных мира сего, от которых-то и зависели подписание и реализация унии. Все стороны хотели разного, более того – противоположного. Католическая церковь намеревалась с помощью унии расширить свое влияние не только на православное население ВКЛ, но и далее – на восточных славян. Правящие круги Речи Посполитой были заинтересованы в унии как в некоем "толчке" к большему подчинению подданных ВКЛ Польской Короне, а в конечном счете – к созданию монолитного государства, способного к активному отпору империи. Что касается верхов ВКЛ, то их интересы заключались в том, чтобы путем унии ослабить оба – и русское, и польское – влияния. Уния как поле нереализованных возможностей. Если бы речь шла о достижении реального компромисса, и стороны действительно были готовы к уступкам, то, возможно, уния смогла бы прекратить дрязги и послужить формированию национальной церкви (а вслед за ней – потенциально – и национального государства). Примечательно, что само это государство, каким оно задумывалось униатскими деятелями, должно было бы обладать "граничной" спецификой: не случайно Мелетий Смотрицкий предписывал униатству функцию братания Востока и Запада. Впрочем, противники унии настаивали на том, что такое братание невозможно. Так, архимандрит З.Копыстенский в "Палинодии" предвосхищал безуспешность унии разницей "разумов": греческий разум он уподоблял "единоходному коню" (т.е. выявляет в нем то качество, которое А. С. Хомяков позже назовет "соборностью") , а латинский – "учоной иноходе", выводя отсюда стремление к дебатам и препирательствам. В целом православным полемистам (З. Копыстенскому, А. Филлиповичу и др.) было свойственно аппелировать к богоизбранности и единомыслию "русинов", которые неизбежно должны были поколебаться под ударом чуждых католических ценностей, не соответствующих их "разуму". — 43 —
|