Белорусы: от тутэйшых - к нации

Во-вторых, в годы Великой Отечественной войны центральный для 30-х гг. ХХ в. вопрос о "буржуазном национализме" отошел глубоко в тень.

В-третьих, языки народов СССР в эти годы широко использовались в сфере агитации – с целью привлечь все советские этносы к борьбе с фашизмом.

И, наконец, именно в военные годы цели власти и почти абсолютного большинства граждан слились (достижение победы). Отсюда можно сделать вывод, что в этот период противоречие между "советским" и "национальным" было менее отчетливым, чем до того и, уж конечно, чем после.

Что же представляет собой белорусский советский интеллигент? Чем он похож на своего ближайшего предка – "мужыка"-крестьянина (напомню, что в 1926 г. горожане в СССР составляли всего лишь 18%, а следовательно слой городской интеллигенции в очень и очень многом черпался из молодых крестьян, после революции ушедших учиться в города)? Чем отличается от него? Насколько переменились его ценности и устремления? И наконец: чего в нем было больше – советского или белорусского?

Проанализируем на примере уже известных нам "краеугольных камней" белорусского менталитета.

Трудовой кодекс. Именно трудовой кодекс играл, пожалуй, самую важную роль в идентификации белорусского крестьянства. Разумеется, трудовой кодекс советского интеллигента по форме отличался от крестьянского. Основную роль в этом играло различие социальных статусов крестьянина и интеллигента. Но по сути трудовой кодекс белорусского интеллигента строился по традиционному образцу, включавшему неприятие лени ("ни одного стихотворения нового не написал. Я такой лентяй? Страшно!" в 237) и антипатию к бездельникам (рассказы о "бюрократах" и "мещанах").

Религиозный компонент идентичности. По известным причинам в те годы он не выражен, да и не мог быть выражен. Возникает вопрос: почему господствующий атеизм в БССР был принят спокойнее, чем в России, и особенно – чем в Польше (где в конце концов партия была вынуждена смириться перед религиозностью населения)? Для ответа достаточно вспомнить о том, что религия для белоруса всегда более выражалсь в личной вере, чем в культе. Если же участь, что в этом очерке речь ведется об интеллигенте "советского образца", то и вопрос должен ставиться иначе: чем была замещена религия в его самосознании?

Судя по письмам В., во-первых, это тексты классической культуры: именно они воспринимались как вместилище духовности. Во-вторых (и это совпадает с крестьянским мировидением), это пантеистическое, мифо-поэтическое отношение к природе: не случайно облик грядущей победы связан с образами птиц (жаворонков, ласточек); с полуднем (как временем зрелости и для личности и для природы); с ликующим праздничным сиянием солнца (в контексте 25-летия Красной армии); с непогодой, помогающей изгнанию врага. Последний аспект весьма и весьма сходен с крестьянским пониманием мира как резервуара скрытых смыслов, которые подлежат "расшифровке" человека.