|
Итак, менталитет белоруса, сохраняя свои основные характеристики, все же изменяется по сравнению с его предыдущим типом. Изменения в менталитете белорусского советского интеллигента: вместо выводов Изменение типа социокультурных связей. Итак, короткие социокультурные связи ("грамада", "талака", сеть личных знакомств) в нации уступают место длинным социокультурным связям. Отсюда, несмотря на сохранение "местной" самоидентификации (выраженной в метафоре "Слуцко-Копыльского государства", в тяготении к собственной малой группе и т.д.), расширяется значение слова "наши" (Красная армия, граждане СССР, люди, пострадавшие от оккупантов и др.). Это свидетельствует о возникновении "воображаемого сообщества", т.е. нации, причем многослойной, полиэтнической. Да, проект "советской нации" не состоялся, да и – теперь это очевидно – не мог состояться. Но надежда на подлинную, а не фальшивую автономию, на "государство внутри государства", судя по письмам, в тот период была реальна. В военные годы СССР еще не понимается как искусственное построение: это понимание придет спустя десятилетия, да и то не ко всем: иначе не существовало бы ностальгии по "золотому веку" СССР, которая до сих пор правит бал в некоторых умах и сердцах. Но в годы войны "советское братство" – категория, реально присутствующая в самосознании большинства людей. Возможно, его причина –"патриотизм обреченных": перед образом врага советские люди действительно почувствовали свое единство. Сработали и другие факторы: вековечная привычка белорусов жить в полиэтнических государствах; исходящее отсюда отсутствие шовинизма и т.д. И при этом, казалось бы, противодействующая тенденция – постоянное возвращение к "роднаму сіратліваму дому"… Но впрямь ли они противодействуют? Или предваряют день сегодняший, где союзы государств – вовсе не помеха региональному патриотизму? Четкий надлокальный этноним. Соответственно трем образам Родины этноним ("белорус", "белорусс") понимается в трех планах – как принадлежность к "малой родине" ("Слуцко-Копыльское государство"), как включение в СССР ("советская Беларусь") и наконец – как принадлежность к Советскому Союзу. Все эти понимания абсолютно позитивны и не мешают друг другу. Оптимистическая направленность в будущее. Она понимается не только как реконструкция довоенного состояния культуры и жизни, но и как его совершенствование. С одной стороны, будущее выступает как скол прошлого, как возвращение к "золотому веку". Здесь играют роль и верность традиционной модели мировидения (где прошлое предстает образцом жизни), и реальная ситуация: даже чудовищная коллективизация, даже память о недавних репрессиях отступают перед ужасами настоящего – войны. Однако старому образу "золотого века" сопутствует новая идея, не присущая традиционному крестьянскому бытию – идея самосовершенствования путем приобщения к культуре и себя самого, и своего ближнего круга, и круга своих потенциальных читателей (рекрутирование в культуру). — 243 —
|