|
Личное время человека. Как мы помним, личное время крестьянина состоит из работы и досуга. Личное время белорусского интеллигента 40-х гг. ХХ в. дополнительно включает приобщение к мировой культуре. Время досуга, как и в крестьянской культуре, видится второстепенным по отношению ко времени труда. Время, сознательно отведенное на приобщение к высокой культуре, – новый мотив в этничности. Можно предположить, что оно заменяет присущее традиционной этничности "время молитвы", – не церковной, а "немой", производимой наедине с Богом. Сходна сама цель этих двух типов досуга – прикосновение к полноте бытия: "Эти дни хожу на оперу и балет. Стараюсь вобрать все, что можно. Полнее душа становится" (73); "Может, трудно тебе урывать время, но читать надо. Это наполнит тебя, даст тебе большую, полную, духовную жизнь. Как бы мне хотелось, чтобы ты прочла Толстого "Войну и мир"… я жил буквально несколько месяцев великим миром его героев" (118). Итак, в период воинствующего атеизма функцию, компенсирующую "отсутствие" религии (как вместилища духовных и моральных ценностей), выполняют тексты высокой культуры. Воистину свято место пусто не бывает. Впоследствии постмодернизм заклеймит такое отношение к классическим текстам и "обожествление" их авторов, но в те (да и в более поздние) годы причащение интеллигента к культуре, в частности, к литературе заполняло лакуну "высокого", "трансцендентного", "Божественного", образовавшуюся после "отмены" религии. Этническое пространство Родная земля как символический капитал. Общим для крестьянина XIX в. и для белорусского интеллигента середины ХХ в. является понимание земли как основного достояния: народ, лишенный права на собственную территорию, видится "угнетенным", "осмеянным", "обесславленным", "когда и собственный дом, и родная земля дороги и живут только в воспоминаниях, как надежды на спасение" (113). Далее начинаются различия… Крестьянин "впаян" в реальное пространство малой родины и идентифицирует себя как "тутэйшага" постольку, поскольку живет на своей земле. В отличие от "мужыка" этничность интеллигента базируется не столько на фактическом, сколько на метафизическом – невещественном, духовном – понимании Родины: она присутствует в его жизни как символ, как память, даже если он оторван от нее. Наряду с традиционным образом пространства в новом типе этничности прослеживаются и начатки представления о "большой Родине", т.е. СССР. Образ, объединяющий это пространство, – красная армия. Поскольку она представляется "своей" ("наши войска", "наши"), то и вся страна, которую армия защищает, видится своей – но только в какой-то мере. Не случайно "нашей землей" автор почти исключительно называет Беларусь: "Вести с фронта очень хорошие. Наши везде гонят немца. Возьмут Смоленск, а дальше и наша земля" (233); "на Гомельском направлении наши усиленно освобождают нашу землю" (235). Здесь одно и то же слово употреблено в двух разных смыслах: "наши" – армия как общегосударственная советская структура, "наша" земля – в значении "белорусская". Тем самым образ Отечества, лежащий в основе этого типа этничности, включает – пусть не в равной мере – два среза этнического пространства: "Большая Родина" и "малая родина". Однако образ "Большой Родины" в письмах в основном декларативен (и вовсе не удивительно, что автор пишет о СССР в тоне газетных штампов). В отличие от него ощущение малой родины эмоционально и личностно. — 235 —
|