|
Можно сделать вывод: несмотря на атеистический характер культуры наполнение оппозиции "сакральное – профанное" в менталитете интеллигента претерпело гораздо меньшие изменения по сравнению с этосом крестьянства, чем следовало ожидать. Пожалуй, самое значимое различие – в акценте на ценности творчества. Однако если относиться к творчеству как компоненту "труда", и оно снимается. Труд – не только как необходимость, но и как священное предназначение – является культурной темой и в крестьянском, и в интеллигентско-советском менталитете. Добро (свое) – Зло (чужое) Свое – хорошо, чужое – плохо? Как мы помним, в традиционном менталитете понятия "добра" и "зла" соотносились с понятиями "свое" и "чужое". По преимуществу это соотношение сохранилось и в менталитете интеллигента. Однако причины такого сходства в разные периоды и в различных группах (крестьянство и интеллигенция) не совпадают. В крестьянской картине мира параллель "Добро (Свое) – Зло (Чужое)" объясняется тем, что принципом традиционной культуры является ее герметизм, закрытость, "тутэйшасць". Казалось бы, после того, как в течение четверти века газеты и радиоточки наперебой горланили о новой социалистической общности – "советском человеке", и именно этот образ стал центральным в образовании и воспитании, ситуация должна измениться. Более того, сама культура Модерна (в том числе и в советском варианте) побуждает к взаимообмену культурными текстами, а значит, в некоторой мере должна сглаживать оппозицию "Свое – Чужое". В свете этого понятно, почему для В. значимыми, любимыми, "своими" являются не только тексты белорусской, но и русской культуры ("Слово о полку Игореве", "Война и мир", "Преступление и наказание", симфонии Чайковского и Шостаковича и др.) и др. культур (английская поэзия, "Дон-Кихот", "Севильский цирюльник", поэзия Гете и мн. др.). Казалось бы, оппозиция "свое – чужое" должна стираться, амортизироваться. Но здесь вступает в свои права время – период войны. Из социопсихологии и конфликтологии известно, что в такие моменты оппозиция "мы – они" обостряется вплоть до оппозиции "люди – нелюди". Неудивительно, что этнический стереотип "дальних чужих" в письмах представлен "немцами". Он сугубо негативен, о чем – чуть ниже. Но что интересно: этнических стереотипов "своих чужих" (в отношении уже не только представителей белорусской, но и в целом советской культуры) в письмах не встречается: нигде нет указаний на иную этническую принадлежность не только граждан БССР – Хв. Шинклера, Зм. Бядули, И. Любана и др., но представителей других республик СССР – М. Рыльского, И. Уткина, К. Симонова. Можно обоснованно предположить, что в эту сферу самосознания интеллигента проник совокупный интернациональный образ "советского народа". Вероятно, в том, что он был сравнительно легко воспринят и за 25 лет пустил корни в сердцах людей, сыграло роль слияние этнического и социального критериев оценки, присущее еще традиционной культуре. Вспомним: то, что неодобряемый персонаж – пан, было важнее, чем то, что он – поляк. Моральные установки, поведение людей, их сословные характеристики для белорусского крестьянина были всегда важнее, чем узко-этнические. Потому этнически "свой" легко становился "чужаком", когда нарушал ценности "грамады", например, богател сверх дозволенного предела или уходил в город. Если же "чужой" вел себя достойно, он постепенно становился если не "своим", то, по крайней мере, "своим чужим" или "другим": к нему относились порой с юмором, но без злости, а иногда и с горячим сочувствием. — 218 —
|