|
Хорошо, что ненадолго… По всей видимости, значительную роль в толерантном отношении к Москалю играет и тот факт, что солдат в деревне – временный гость. Став на ночлег в крестьянской хате, отведав немудренной пищи и прихватив то, что плохо лежит, он расплатится историями о нездешних краях, поделится новыми умениями и уйдет восвояси. В отличие от Пана, Попа, а также второстепенных "камісара" и "акамона" Москаль не будет сидеть на шее Мужика. Это поверхностное, бытовое толкование граничит с более сложным, глубинным: Москаль остается сторонним наблюдателем, а сама роль такого "значимого Другого" востребованна этносом. Не случайно Москаль редко сближается с кем-то из деревни и не завязывает дружбы с Мужиком. Его связь с крестьянином сиюминутна: ее хватает на одну стоянку и на одну сказку. Однако Москаль полезен для Мужика: он являет собой отчетливый образ Другого, являющийся отправной точкой для идентификации крестьянина. Поскольку именно солдат – наиболее яркий образ "перекати-поля", во многом благодаря ему оседлый крестьянин, мало сталкивающийся с миром "большой родины" осознает свою "тутэйшасць", глубинную принадлежность к "малой родине". Кроме того, были и небыли, рассказываемые Москалем о дальних краях задают образы "дивьих людей" и чужие, но полезные модели действия, которым больше научиться неоткуда В отличие от образа Чужого образ Другого не содержит резкого сущностного неприятия, вследствие чего задает возможность идентификации с позиции не противопоставления, а сопоставления. Именно благодаря этому у Другого можно учиться. Можно сказать, что Москаль и Мужик связаны принципом дополнительности: чего не хватает одному – то с лихвой находится у другого. Баба как "гендерный Другой"Женщина – реальная и сказочная. Может показаться странным, но наиболее выраженным "Другим" в белорусской сказке является не Злодзей и не Москаль, а самый близкий герою-Мужику человек – его жена, Баба. Это тем более удивительно, что в мемуарах и исторических свидетельствах белорусская крестьянка кажется органичной "половинкой" своего мужа. В воспоминаниях типичная крестьянка предстает немногословной, скромной, трудолюбивой. Мемуарист рисует подробный портрет такой женщины: "Крикливости, желания кого-нибудь поддеть, на кого-нибудь накричать только потому, что была сильнее, у нее совсем не было, но вместе с этим у нее был свой кодекс, которого она непоколебимо держалась всю жизнь. Правда, этот кодекс имел выразительно феодальный характер… Во-первых, уважение к старикам и даже к старшим. Во-вторых, экономия: все, что имеешь, надо беречь, ничего не расходовать просто так, без необходимости. Упаси Боже, чтоб не было ругани, даже когда кто-нибудь упоминал черта, за это ему делалось замечание…Кодекс требовал, чтобы дети были послушны не только отцу, но и Богу… В старости часто вспоминала, сколько к ней сватались, но в целом это был очень тихий, деликатный человек. Нас она научила держать себя на людях как можно более сдержанно, не кричать, тем паче не ссориться публично, очень серьезно контролировала, чтобы между нами не было ссор и дома" [198, с. 178-180]. В других воспоминаниях, принадлежавших Василю Быкову, женщина 20-х гг. ХХ в. предстает как "чрезвычайно мягкая и жалостливая. Я никогда не слышал от нее громкого слова – все с лаской и добротой…" [150, с. 13-14]. — 165 —
|