|
Так, в сказке "Неба і пекла" Москаль предпочитает ад раю: человеку, привыкшему к путешествию, к калейдоскопической смене мест и впечатлений, в раю ему скучно, излишне "свято". Тем самым сказочник настаивает на связи Москаля с недозволенной запредельностью. Впрочем, было бы странно, если бы крестьянин не подозревал Москаля в контактах с нечистой силой: ведь даже Своим – охотнику, рыболову, лекарю, кузнецу и др. – устойчиво приписывается "нечистая" компонента, связанная с обладанием нетрадиционным, "не-мужицким" знанием. Что уж говорить о Москале, чьи знания приобретены в чужих землях, а значит, сомнительны по своей природе! Однако при этом ангелы сами приглашают Москаля в рай – отчасти из уважения к его воинской смелости и смекалке, отчасти из сочувствия к бедолаге, пристраивающемуся спать на голой земле. Будь солдат грешником или обладай исключительно "нечистыми" характеристиками, такое приглашение было бы невозможно. Потому отношение к солдату двояко: с одной стороны, он отчетливо "не наш", "не здешний" и тем подозрителен. С другой – Москаль не вполне Чужой, скорее, Другой, от которого может быть польза и который вызывает, по крайней мере, интерес. Наличие в фольклоре такого персонажа, как Москаль, заставляет серьезно задуматься: а так ли уж "традиционна" традиционная культура Беларуси? Ведь традиционный крестьянин в любой культуре отвергает (и побеждает) все, что не принадлежит к его "епархии" – корням и почве, земле и общине! Не случайно Мужик всегда – не мытьем, так катаньем –"обыгрывает" всех чужаков. Но в случае Москаля происходит удивительная вещь: пожалуй, это единственный персонаж сказки, которому Мужик позволяет себя обмануть. Рисунок: Раненый солдат – Шагал, "Возвращение мастера", с. 143. Мужик и Москаль: две модели хитрости. У Мужика и Москаля разные модели хитрости: если мужицкая хитрость реализуется в окольном – "недопонимающем-недослышащем" поведении, то хитрость Москаля гораздо более отчетлива, можно даже сказать, нагла. Так, украв у Мужика мешок ржи, солдат "оправдывается" перед хозяином таким образом: "Калі рож дак на! Я думаў, што гарох" [206, с.329]. Аналогичное оправдание он находит при неудавшейся попытке украсть гусыню: "Ах ты бог мой! Гэта гуска разве? Якой я дурак! Вазьмі, бабка: ей-ей, думаў, што гэто гусак" [140, с. 83]. Часто хитрость Москаля хранит отпечаток его кочевой судьбы и "шарахвостнага" мировоззрения. Так, заночевав в крестьянской избе, он (вероятно, из благодарности) украл гусака, которого хозяйка спрятала в глиняную жаровню (латушку). Оставив вместо него изношенные лапти, солдат не отказывает себе в удовольствии поведать об этом хозяевам эзоповым языком: "Я сначала служыў у пана Гусакоўскага, а пан жыў у Латкевічах, а цяпер перайшоў у Тарбевічы, а ў Латкевичах пасяліліся два брата Лапцюганы і Дасвіданне" [206, с. 329]. В этом рассказе Москаль предстает, как влекомое ветром по земле "перекати-поле". Он постоянно переходит с места на место и так же стремительно передвигаются его вымышленные персонажи. Таким образом сказка подчеркивает повышенную событийность, связанную с образом Москаля, в частности, с его хитростью и мобильностью. — 160 —
|