Белорусы: от тутэйшых - к нации

Это в который раз дает основания не согласиться с популярным и в публицистических, и даже в серьезных научных работах мнением о том, что пассивность и фатализм белоруса проистекают из безнадежности. Не из безнадежности, а скорее, из мудрости – из надежды на то, что путь к усовершенствованию мироздания заложен в самом мироздании. И потому роль маргинала (например, Злодзея), вносящего положительные ли или отрицательные изменения, значима не только для сказки, но и для понимания белорусского менталитета. Он – мера "узаконенного беззакония", которая противостоит ценностям крестьянина и потому может сделать то, что Мужику запрещает "грамада" или же он сам запрещает себе, но что сделать – необходимо. Итак, запрет на убийство в белорусском менталитете настолько силен, что даже для справедливого возмездия востребуется не "мужык-беларус", а сторонний исполнитель.

Сочувствие к злу. Толерантность Мужика по отношению к Злодзею имеет куда более глубокие корни, чем традиционное представление о необходимости зла в структуре мироздания. Еще более важен момент морального самовозвышения крестьянина. Дело не только в том, что Мужик не в пример достойнее Злодзея, но и в том, что Мужик в состоянии подняться над категориями зла и добра, справедливости и несправедливости. Он может пожалеть Злодзея, посочувствовать его неукорененности, неустойчивости его жизни. Потому жалость Мужика к Злодзею в сказке вознаграждается. Здесь мы имеется в виду не только ответная услуга со стороны спасенного разбойника, но – божественная награда.

Так, в сказке "Канакрад" мужик не соглашается на предложение друга магическим методом (перевернув церковную свечку) отомстить Злодзею, укравшему его кобылу. Мотивация такова: во-первых, колдовское воздействие – грех, а во-вторых, извести человека – еще больший грех: "бачыш, ён хоць і канакрад, але ўсё ж чалавек, усё ж Божае стварэнне" [189, с. 203]. Более того, когда загорелся дом конокрада, Мужик, пожалев его детей ("Дзеці – Божые янгелята. Чаго яны будуць пакутаваць за бацькоў?" [там же]), единственный из сельчан побежал в горящую избу спасать их. В итоге огонь от избы конокрада перекинулся на другие хаты, занялась вся деревня, кроме дома человека, который боялся греха. И резюме сказочника прямо обосновывает это божественным вмешательством: "Дак гэто, мабыць,так Бог даў" [там же, с. 204].

Москаль – человек пути

Москаль – человек без корней. В отличие от Злодзея корни Москаля утеряны так давно, что он и сам о них не помнит. Не задается этим вопросом и сказочник. В сказке характеристика "москаль" относится не к этническому образу, а к субкультурной характеристике этого персонажа – к его "солдатству", и потому исследователи, которые настаивают на том, что сказочный "москаль" мог быть и белорусом, и украинцем, и русским, а связь с Москвой означает принадлежность к российской армии [144, с. 333], скорее всего, правы. Существует и косвенное подтверждение этой мысли: в ряде сказок есть персонаж, называемый "расейцам". Это не солдат, и в отличие от сказочного Москаля, говорящего по-белорусски, его речь включает русскоязычные элементы.