Для чего белорусу Злодзей? Помимо неудачника-Злодзея, а также Злодзея-Пана, существует и третий вариант развития его судьбы – превращение Злодзея в праведника. Имеется в виду сказочный сюжет о кающемся разбойнике. Иак, герой убил своего отца, предавался кровосмесительной связи с матерью (в сборнике Федеровского – убил обоих родителей), уничтожил множество людей и т.д. Итак, Злодзей, "якога і свет не бачыў" долгие годы предавался самым чудовищным порокам: "ён і краў, і чыніў разбоі, губіў людзей без пакаяння... абарачваўся ваўкалакам, пушчаў маравыя паветры – і не было ліку яго грахоў" [206, с. 371]. Старец назначает ему покаяние – сделать столько добра, чтобы оно перевесило количество сотворенных грехов. Однако эти деяния (помощь страдающим, принятие на себя чужого наказания, строжайший пост и т.д.) безрезультны: страшных грехов не перебороть. И лишь непосредственный поступок ("азвярэў наш грэшнік", говорит сказочник) – убийство – снимает с него вину перед Богом. Дело в том, что убитый "войт" (сельский страшина) измывался над крестьянами. Помимо морально-этического императива (убийство истязателя во благо людей), здесь очевиден еще один мотив: грешника должен уничтожить грешник (зло можно попрать только злом). Обратим внимание на то, что "войта" убивает не Мужик, а Злодзей – пусть и раскаявшийся, но все же разбойник, резко вычеркнутый из мира людей. Именно он востребован в качестве мстителя. В этом вновь читается мысль об отказе Мужика от участия в кровопролитной борьбе со злом и о том, что зло уничтожает себя само. Об этом лучше всего свидетельствует легенда о крестьянине, над которым безжалостно издевался Пан, и тот решил ему отомстить – "спаліць пана". Однажды он встретил старика, сидящего у костра в лесу (я уже говорила о том, что в роли старца-странника, как правило, выступает либо святой, либо сам Бог). Старик уговорил Мужика одуматься, но ненадолго: не выдержав истязаний, Мужик поджег усадьбу. И тогда Старец показал ему две "живые картины". Справа предстала ему "горніца прывукрасная, пасьцеля – і не відав я зроду, стол гасподьскій прывукрашанный, і на стале напіткі разные. І пцічкі пяюць – заслухацца; і гаспадзін сядзіць за сталом і чай п'ець". А слева увидел он совсем иное, страшное зрелище – горящего в огне человека, который умоляет, чтобы его спасли, но никто не приходит к нему на помощь. Резюме Старца таково: "А я ж табе гаварыў у первых: пацярьпі, гора прымі! От пан сеў за тваім сталом, а ты папав у паньскае пекла" [166, с. 545]. При сравнении этих двух сказок очевидна колоссальная разница в требованиях к Злодзею, чья злая природа не только позволяет, но даже и вынуждает совершать функцию возмездия (можно говорить о культурной востребованности Злодзея в этом смысле), – и к Мужику, который не вправе отвечать злом на зло. — 157 —
|