|
Что самое важное в образе Москаля? То, что он – человек странствия. Этим он колоссально отличается от Мужика. Однако, существует и черта, роднящая Москаля и Мужика: оба они христиане и чаще – оба православные. Сказочный Москаль не только не инородец, но и не иноверец. Это важно, т.к. до ХХ в. этнический и религиозный критерии идентичности во многом сливаются. Тем не менее, Москаль – не просто Другой, а Другой с оттенком "чуждости". По сравнению со Злодзеем, происхождение которого в сказке часто определено (отбившийся от деревни крестьянский сын), а если и нет, то, по крайней мере, зафиксировано место проживания (лес неподалеку от деревни), – у Москаля нет места рождения: он "человек ниоткуда". Москаль проходит через село, оставляет о себе забавные и поучительные воспоминания и исчезает в неизвестном направлении. Можно сказать, что Москаль, являя собой олицетворение дороги, странствия, исполняет функцию соединения белорусской деревни или затерянного хутора с остальным миром. В лице Москаля в мир деревни и ее ближайшего окружения вторгается большой, незнакомый, одновременно и тревожный и заманчивый мир. Наиболее ценный опыт, которым владеет Москаль – опыт путешествия. Несмотря на культивацию оседлости, свойственную любой традиционной культуре, Мужик нуждается в Москале как в поставщике новой информации. Этой цели служит как реальный опыт Москаля, так и его безудержное хвастовство. Москаль как реальность. Совсем иное, чем в сказках, отношение к Москалю встречаем в белорусских песнях. Там Москаль –крестьянский паренек, которого насильно забривают в солдаты. В первую очередь, показательны рекрутские плачи, где передан процесс "отлавливания" юноши, призванного на воинскую повинность: Ой ўзялі малайца Да ат маткі ат айца, "Назад рукі завязалі... Прыводзюць жа дзяціну... Вы, кавалі-слесары, Закуйця мальчышку". Яму ножэнькі скавалі І ручэнькі звязалі" [166, с. 445]. "Як рэкруцікаў лавілі, Мяне доля не спазнала, Ад сышчыкаў не схавала. Рукі мне назад скруцілі, На ногі калодкі набілі..." [там же]. В других солдатских песнях акцентируется дальнейшая трагическая судьба Москаля: "Во салдацкая жысь во раскраснюшанька была: Па сто палак ім кладуць, на тры дзенюшкі даюць" [166, с. 446]. И заканчивается эта жизнь одинокой смертью в поле: "А твой сынку ажаніўся: А ўзяў сабе каралеўну – у чыстым полі магілуньку" [166, с. 448]. Рисунок. М. Шагал. Солдаты –Шагал, Графика, с.30. Демон? Ангел? Сказка создает иной, в гораздо большей степени "фантазийный" образ Москаля – находчивого проныры, которому сам черт не брат. При всей крестьянско-военной аккуратности солдата (устраиваясь ночевать на голой земле он "убіў у неба гвоздь, павесіў свой клунак" [191, с.30], способности Москаля явно превышают возможности Мужика: ведь вбить в небо гвоздь не под силу даже самому справному крестьянину. Эта умелость имеет сверхчеловеческий характер: она связана с иным миром. Однако по поводу того, что это за мир, представления сказочников расходятся. — 159 —
|