|
Рисунок: Пани – Жаночы касцюм, с. 116 внизу. Обратим внимание на патологическую импульсивность и Пана, и особенно Пани, которой противостоит флегматичный строй личности Мужика. Пан "бегае бы шалёны да крычыць", а Пани переживает смерть питомцев, словно это кончина родственников: "плача, бы по роднум бацьку, вяліць плакаць і другім, а потым робіць труну, хавае, бы людзей і над магілаю кладзе прыклад" [там же, с. 153]. Такое поведение вызывает протест не столько в силу прагматичного отношения Мужика к животным (и кот, и собака в крестьянском быту бесполезны), но главным образом потому, что сказочник устойчиво проводит антитезу "животные – люди": "мужыкі пухлі ад голаду, таму што кожны дзень яны былі ва двары і даглядалі катоў, сабак і старых каней" [там же]. Рисунок. Пани – альбом "Живопись Белоруссии", с. 117. Панские "забавы". Истеричная, граничащая с психическим заболеванием экзальтация панов проявляется не только в злобе, но и в забавах: "Зірне ён, аж там поўны пакой гасцей: усе паны да паненткі... цэлая чарада голых хлопцаў, а паміж імі трэтца й сама пані, вішчыць, смяецца, бегае за тымі мужчынамі да наравіць абсеч ім крапівою срамаценне... А там яна велела сагнаць з сяла маладых мужчын і жанок да дзевак, напаіла іх гарэлкаю, наняла музыку і зрабіла забаву. Панапіваліса ўсе; перш яны скакалі да спевалі песні, а потым паскідалі адзежу да бы й паны давай гайсаць па саду да валяцца в кустох да на траве" [там же]. Эта дикая картина вовсе не удивляет Мужика: нечеловеческая сущность Пана проступает во всех – мелких или крупных – поступках и его самого, и его круга. Мужик – достойный семьянин (как правило, измена в сказке – дело Бабы) и в целом спокойный и здравый человек, гордящийся своим трезвым подходом к реальности, объясняет забавы панского семейства привычной констатацией – "каб іх часам не палічылі людзьмі" [189, с. 163]. Можно сказать, что в понимании Мужика для Пана любая патология есть норма. Это тоже характерный признак Чужого: достаточно хотя бы вспомнить образы "дивьих людей", язычников и т.д. не только в белоруском, но и в целом в славянском фольклоре. Вероятно, отсюда видимые преувеличения и в сказке о жалостливой пани, и в "Недападе", и во многих других текстах. Как об "антинорме" повествует Мужик и о полумифическом кормлении грудью собак и котов, и о мифическом поедании экскрементов ("Недапад"), и о реальном праве первой ночи: "толькі тагды трохі супакоіцца пан, як прыйдуць к яму ва двор тые дзеўкі, каторых хочуць людзі браць. Там была, бачыце, такая павядэнца, што пакуль дзеўка не сходзіць к пану, датуль не можэ рабіць вясельля. От бало нагоняць к пану дзевок цэлую чэрэду бы авец, а ён бярэ ці к сабе, ці гасьцям" 189, с. 77]. И то, и другое, и третье в понимании Мужика реально, ибо нет ничего "не люцкого", что не было бы присуще Пану. Причина этого проста: "Паны заўжды ат дабра круцяцца" [там же]. — 143 —
|