Белорусы: от тутэйшых - к нации

Распад образа Чужого. Отсюда во многом исходит наиболее важная причина перестановки акцентов с Чужого на Другого. Это конкретизация понятия "Чужой". С течением веков понятие "чужих" дробится: это уже не "нелюди", и даже не только враги, это и "дивьи" люди, живущие в диковинных краях, это свой же этнический сосед (как правило, мифологизированный), это и язычник – для иудея или христианина, и "варвар" для эллина… Критерии "чуждости" обретают очертания: чужим можно быть по языку, по вере, по территории, по этическим воззрениям. При этом другие параметры "чужого" могут совпадать с собственными. Это ощущение уже менее мистическое, а значит, преодолимое. Становится возможно даже единение с чужим – посредством дара (обычаи межплеменного дарения). Впрочем, потенциально осознание "чуждости" присутствует, но актуализуется оно лишь в кризисные моменты для общности.

Ситуативный Чужой. При анализе понятий "свой", "другой", "чужой" в сказке следует учитывать их ситуативность. Чужой может становиться Другим (в результате его "о-своения"), и наоборот, Свой может превратиться в Чужого (как это происходит с разбогатевшим крестьянином или Лакеем, изменившими нравственной природе Мужика, и т.д.). Потому следует отметить относительность категорий "свой", "чужой", "другой" в ментальности этноса. Дело в том, что они вовсе не имеют сугубо этнического характера, а касаются всех сфер самоосмысления народа. Речь идет о том, какие типы личности считаются приемлемыми для представителей данного этноса, а какие – нет; о том, какие черты вызывают одобрение, а какие категорически отторгают человека от общности.

И наконец, Другим может быть также социально и этнически близкий "персонаж культуры", который никогда не мыслился в качестве Чужого. Причина этого может корениться, например, в гендерных стереотипах этноса. Так, в процессе анализа белорусских сказок я пришла к неожиданному выводу – к тому, что в качестве Другого выступает не чужак, отношение к которому более или менее доброжелательно, а, например, человек другого пола. В сказке это Баба. Но об этом позже.

Образ Чужого: Пан

Объект ненависти. Даже при поверхностном обращении к белорусским социально-бытовым сказкам очевидно, что коллизия большинства из них – скрытый или явный конфликт Мужика (символизирующего "Мы") и Пана (Чужого). По отношению к последнему приветствуется "антиповедение" (термин Ю.М. Лотмана), недопустимое в отношении своего брата-мужика. Пана можно обманывать, обворовывать, бить, а в некоторых случаях – и убивать. Вспомним мотив и причины кражи у Пана в белорусской сказке: "ён у нас пакраў..." и т.д. Приведем еще одно объяснение: "У пана не грэх красці, бо пан багаты, а грэх ў мужыка, бо ў яго апошняе. Хто пану не схлусіць, а паню не падмане, той у сваёй гаспадарцы не гаспадар, а пустога двара затычка" [190, с. 72]. О том же говорит и реакция крестьянина на убийство пана: "Ото ж, дзякуй Богу. Адным паном меньш" [189, с. 221]. Из этого можно заключить, что подчас – и вовсе не редко – образ Пана как Чужого перерастает в образ Врага.