|
Социальный непоседа как Чужой. Но бывает ситуация, когда поиск лучшей доли не только нарушает должное место, но и заставляет человека противостоять ему. Тогда речь идет уже не о самокритическом образе, а об образе Чужого. Так, в сказке "Мужык і пан" наиболее отвратителен даже не сам Пан, а его Лакей. Выбившийся из "низов", из крестьянства, он обращается с мужиком Стопаком по-хамски. Эта манера общения отличается неравномерностью в обхождении к выше- и нижестоящим. Если по отношению к пану лакей подобострастен, то по отношению к своему же брату- Мужику груб и высокомерен. Показательно, что манеры новоявленного "полупанка" вызывают у мужика здравое презрение: "Ты пан – не пан, а так сабе – палупанак, бо ў цябе нос нізкі, лоб слізкі, от і бачно, што лізаў паньскіе палуміскі" [191, с. 98]. Между лучшей долей и "верностью мундиру" (т.е. крестьянской свитке) мужик выбирает второе. Конформность: за и против. Сразу же отметим: эта самохарактеристика – одна из центральных в белорусских сказках, причем в различных обстоятельствах и сказки, и реальности она оценивается с совершенно противоположных позиций. Традиционная установка "як усе", обладающая сугубо положительным наполнением, в ряде сказок трансформируется в отрицательное качество, которое описывается убийственно самокритической формулой: "народ, бы гаўядо" [191, с.146]. Здесь возникает проблема: ведь конформность – оборотная сторона медали "як усе", при том, что эта максима – одна из основных в крестьянской культуре. Потому важно определить, в каких случаях крестьянин понимает конформность как помеху – и помеху чему, а в каких – как единственно верный способ действий. Прежде всего можно вспомнить ситуации, когда конформность оказывается ложной и скрывает под собой – пусть неявное, пусть "косвенное" – чувство собственного достоинства (таковы попытки Мужика с готовностью, но излишне "буквально" отреагировать на вопросы и требования пана, доводя их до утраты всякого смысла). Затем – те ситуации, когда речь идет уже не о "сохранении лица", но об афере, которую Мужик, прикидываясь "абыякавым дурням", проводит с блеском и хитростью. Вспомним Сымона, который просил убить его "як лепш": его соглашательство – ларчик со многими печатями. Не случайно сказка называется "Хітры мужык". Ее фабула в пунктирном виде такова: покупка Сымоном старого коня – его продажа под маркой "чудо-животного", способного испражняться деньгами, – кабак, где Сымон пропивает полученные деньги, – продажа очередного "чуда" (горшочка, который как будто сам варит и без огня кипит) – кабак – ярость обманутых– попытка покарать прощелыгу смертью – его хитрое спасение – панская жизнь Сымона. Как мы видим, Сымонова конформность мнима: он просто-напросто тянет время. Впрочем, нельзя не заметить и мотива долого места. Сымон понимает, что наказание правомерно, ибо заслуженно: такова модель должного поведения противников. Но одновременно он знает, что должное поведение ожидающего казни – попытаться изменить ситуацию, играя на психологических нотах: "Як пачуў Сымон, што хтось едзе, што гэто, мабыць, пан, бо хурман паліць з біча, от ён давай крычаць: "Ратуйце, добрые людзі! Не ўмею ні чытаць, ні пісаць, а за караля везуць". Учуў тое пан і захацеласо яму зрабіцца каралём. Велеў ён хурману супыніць коней, злез з качобрыка, падышоў к Сымону, развезаў мех да й кажэ: "Я ўмею чытаць і пісаць, з мене добры будзе кароль. Давай я ўлезу ў мех, а ты мене завежы". Улез гэто пан у мех. Сымон моцно яго завезаў, а сам сеў на качобрык да ў паехаў у маёнтак панаваць замяст пана" [189, с. 114-115]. Почему нарушивший нормы традиционного поведения Сымон в сказке не наказывается, а награждается? Тому есть несколько причин. Во-первых, он обманывает не соседей, а "незнаёмцаў", т.е. Других. Известно, что в любом традиционном обществе соблюдение нормы обязательно именно по отношению к "своим". Во-вторых, приправленная хитростью конформность превращается в способность изменить ситуацию без "резких телодвижений", без активного вмешательства в ход событий, т.е. косвенным путем. В этом случае она превращается в мудрость. — 129 —
|