|
О подобном высокомерии при весьма относительном и совсем уж непригодном в работе знании и свидетельствуют сказки. В одной из них бездетные люди отдают "в науку" … теленка. Цель этой науки – превратить бычка в человека ("з яго будуць людзi"), в сына. Наставником в этом непростом процессе становится "ведзьмар", который – на радость старикам и на пользу себе – подменяет бычка смышленным юношей, который со временем становится комиссаром. Однако счастливый финал отрицается высокомерием и наглостью комиссара, его непочтительностью в отношении стариков-родителей. Мораль сказки "Адукаваны бычок" двояка: образование и из животного может сделать человека, но скотина (здесь – бык) при любых знаниях останется скотиной. "Чужие" модели знания и белорусский прагматизм. Однако все эти попытки обоснования неполны без главной: без определения того, какие именно модели знания не приемлет Мужик и что он предлагает взамен. При внимательном подходе к сказкам мы можем выделить две модели, вызывающие насмешку, а то и неприязнь крестьянина. Это модель сугубо книжной, религиозной (в узком смысле слова ) учености Ксендза, Попа, Раввина – и в то же время обратная ей рационалистическая модель, настроенная на абсолютное познание абсолютных законов. Белорус – человек срединного пути, действующий по принципу "усё добрэ ў меру" [189, с. 124] – избирает иной подход. Исследователи нередко пишут о прагматизме (приземленности, здравости), интерпретируя их как едва ли не главную ментальную характеристику белоруса. На наш взгляд, белорусский крестьянский прагматизм – куда более сложное явление. Иначе невозможно объяснить наличие сложной, тонкой и сообразной метафизической системы, на которой покоится сама жизнь Мужика. Прагматизм белоруса (в том числе и недоверие к обеим моделям книжного знания) парадоксальнейшим образом складывается именно на основе метафизики. Работа на земле санкционирована Богом – сятелем и пахарем, и потому урожай воспринимается не просто как гарантия относительной сытости, но как чудо. Рай (не только в народной сказке, а и в анонимных поэмах ХIX в. ) воспринимается как сад, а сад, возделанный крестьянином, – как рай. Тем самым необходимость усиленного труда приобретает гораздо более сакральный характер, чем регулярное посещение церкви. И наконец, наиболее идеальный самообраз белоруса – Бог – тоже прагматик: его задумки, которые на первый взгляд могут показаться нелепыми, всегда имеют твердый и четкий план, а когда этот план нарушается, Бог не гнушается переделать неудачное творение. Так, например, Черт, севший на плуг с целью помешать человеку в работе, превращается Богом в коня [173, с. 443]. Таким образом, в коне существует дьявольская сила, обращенная во благо. Подобный подспудный смысл одушевляет решительно все предметы и явления, с которыми сталкивается человек. Оттого самые прикладные занятия Мужика имеют как минимум двойное дно – прагматическое и священное. Обыденная жизнь важна не сама по себе, а как постоянное соотнесение неразрывных миров – земного и священного – и как реализация этой неразрывности. Здравый смысл Мужика, многократно описанный исследователями, не блуждает по поверхности явлений; напротив, в них он прозревает законы, на которых строится двумирность человеческой жизни. — 105 —
|