"не-наше"... В этих первых социально-символических наречениях познавательный момент был нераздельно слит с оценочно-эмоциональным: "наше" означало "хорошее", "не-наше" - "дурное".... Противопоставление "мы" и "не-мы", будучи первой социальной классификацией, было и первой лексико-семантической оппозицией» (там же, с. 457).
Концепция Б. Ф. Поршнева, разумеется, является не более чем фундаментально обоснованной гипотезой, опирающейся на имеющиеся в распоряжении современной науки ограниченные данные. И все же ее автору удалось на основании этих данных, не прибегая к deus ex machina, теоретически реконструировать самую возможность естественного происхождения человека, а заодно и реликтовых феноменов («искусства» эпохи оленя, «потлача», «бинарности» первобытного мышления, принудительности языка и др.), которые до него лишь описывались и объяснялись преимущественно на основе современных философских и лингвистических учений. Решающей составляющей этого успеха стал метод, который Маркс называл единственно «правильным в научном отношении» (120, с. 38). Главный вывод исследований Б. Ф. Поршнева можно выразить так: качественное отличие человека от животного состоит не в сложности индивидуального мозга, но в связи между мозгами, которая опредмечена в морфологических новациях человеческого мозга, структурах языка, категориальных схемах мышления, общественных институтах и т. д.
Этот вывод возвращает нас к Марксу. В «Немецкой идеологии» и последующих работах он рассматривает производство не как отличительный признак человека, а как закон, в силу которого отдельные индивиды вступают между собой в определенные объективные отношения, формирующие конкретную, т. е. внутренне расчлененную и
развивающуюся целостность общества. Производство - это то всеобщее дело, - а в наши дни так же, как и тысячи лет назад оно «должно выполняться ежедневно и ежечасно - уже для одного того, чтобы люди могли жить» (122, с. 30), которое лежит в основании беспрецедентной и все более универсальной «связи между мозгами» в системе человеческого общества в любой момент его существования. Такой подход демистифицирует концепцию культурного развития человека немецкой классической философии, поскольку вскрывает земной источник всеобщих форм «объективного мышления». Они представляют собой не что иное, как опредмеченные в орудиях труда, законодательных актах, религиозных представлениях, научных теориях, моральных, психологических и медицинских нормах, структурах языка, законах логики и т. д. формы общественного, т. е. совместного, коллективного, производства людьми условий своей жизни. Отсюда ясно, что значение этих форм задается функцией, которую они выполняют в системе общественного целого и что вне этого целого, «чистые эйдосы» могут быть определены лишь формально, тавтологически.
— 163 —
|