Социальный статус психотерапии

посредством сложной системы разделения труда, иные (высшие приматы) обнаруживают при этом высоко развитый интеллект. Так что отличительный признак оказывается не очень-то отличительным.

Молодой Маркс разрешает эту проблему прямым противопоставлением животного (инстинктивного) и человеческого способов жизнедеятельности: животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш, человек производит, даже, будучи свободным от естественной потребности; оно производит односторонне, человек производит универсально; им руководит инстинкт, человек производит целесообразно и т. д. и т. п. (121, с. 93). Смысл всех этих антитез сводится к следующему: «Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности. Именно лишь в силу этого он есть родовое существо. Или можно сказать еще так: он есть сознательное существо... Только в силу этого его деятельность есть свободная деятельность» (там же, курсив мой. - Е. Р.). Деятельность (свободная, сознательная, универсальная, и т. д.) рассматривается, таким образом, в качестве родовой (врожденной) сущности человека, развитие которой подчинено телеологической схеме, заимствованной Марксом из гегелевской философии: (1) деятельная сущность в себе - (2) ее актуализация посредством отчуждения и «овещнения» при капитализме - (3) снятие отчуждения и присвоение человеком собственной сущности при коммунизме (деятельная сущность в себе и для себя).

В соответствии с этой логикой проблема сущности человека разрабатывалась оформившимся в 60-е г. г. «деятельностным подходом»[84]. Б. Ф. Поршнев точно определил его узкое место: «Многим авторам

... кажется подлинно материалистической только такая психология или антропология, которая начинает с девиза: "в начале было дело". Однако эта формула берет зачастую за исходный пункт деятельность отдельного изолированного первобытного человека. Отсюда анализу никогда не перейти к специфике человеческого "дела", его социальной детерминированности, не совершая сальто-мортале, не допуская втихомолку, что это было уже одухотворенное, небывалое в природе "дело"» (148, с. 165).

Задача антрополога, замечает в этой связи Поршнев, заключается не в том, чтобы указать на признаки, отличающие человека от животного, а в том, чтобы объяснить их происхождение. Сделать это непросто в силу сугубо объективных обстоятельств. Полагая предмет становящимся и предпринимая его исторический анализ (что необходимо для его полного объяснения), теоретическое мышление отправляется от его исходной формы. Последняя «соединяет в себе несоединимые черты: она является сплавом "формы, исходной для предмета" (зародыша) и "формы самого предмета" (элементарной клеточки)» (149, с. 29). Даже самая простая, архаичная, примитивная форма человеческого труда все же качественно отличается от производства животных наличием идеального плана, общественным характером, знаковым опосредствованием и т. д. Так и возникает иллюзия абсолютного начала (архл): развитие предмета (человека) представляется актуализацией потенциально присутствующего в его исходной форме («одухотворенном» труде дикаря) содержания. Объективной почвой этой иллюзии является процесс реального становления предмета, в ходе которого его предпосылки (материнские объекты) преобразуются в самостоятельно воспроизводимые им условия собственного существования. «Предмет повторяет форму исходного начала, - пишут А. В. Потемкин и С. Г. Бастричев, - потому что