|
Он явно нуждался в помощи, и для нас обоих было естественным вспомнить о психоанализе. Однако все психоаналитики либо уже уехали из Вены, либо собирались это сделать; более того, сам по себе психоанализ был неприемлем для нацистского режима, и его практика могла быть только секретной и, следовательно, опасной для человека. Насколько я знала, Рут Мак Брюнсвйк, незадолго до аннексирования Австрии уехавшая в Соединенные Штаты, летом собиралась поехать во Францию и Англию, и я спросила Человека-Волка о том, как он относится к перспективе прохождения психоанализа в эти летние недели у доктора Брюнсвйк,- конечно, при условии, что она сможет уделить ему внимание. Он ухватился за это предложение, как утопающий в известной пословице — за соломинку. Я написала доктору Брюнсвйк и послала ей телеграмму; она ответила, что охотно примет его; после этого оставалось лишь решить сугубо организационные вопросы. Сегодня я спрашиваю себя, как у меня хватило смелости предпринять весной 1938 года то, что казалось совершенно невозможным. Для того чтобы получить паспорт и разрешение на выезд из Австрии, требовались бесконечные визиты к правительственным чиновникам. Виза другого государства была более желанной, чем самое высокопробное золото. Каждое консульство буквально осаждалось толпами людей, сама жизнь которых зависела от того, удастся ли им убежать от нацистов. Человеку-Волку не грозила непосредственная опасность, если не считать опасности быть убитым его внутренними проблемами. До революции 1917 года он принадлежал к богатому классу российских землевладельцев, теперь же он не был гражданином ни одной страны, но лишь одним из тех тысяч всеми забытых людей, которых «лишила гражданства» первая мировая война и которые вели сейчас уединенную и никого не интересовавшую жизнь в венских меблированных комнатах. В отличие от этих людей, жизнь евреев, социалистов, коммунистов, монархистов, а также любого рода антинацистов — как бы хороши или плохи они ни были,— находилась в опасности, пока они оставались в Австрии. Я написала в Лондон Фрейду, в Париж - княгине Мари Бонапарт, а также всем моим близким друзьям, способным, как мне казалось, оказать помощь, прислав письма и гарантии, необходимые для предъявления консулам, решавшим вопрос о выдаче даже гостевой визы. Когда все необходимые документы были собраны и Человек-Волк получил так называемый Nansen паспорт, мы вместе отправились попытать счастья в Британском и Французском консульствах. Я помню, как в шесть утра мы встретились у Британского консульства или, точнее, за два квартала от него, куда к тому времени уже протянулась очередь. Много людей, которые стояли в очереди накануне, но не попали по ту сторону ворот, остались ночевать на улице; другие пришли вечером со своими раскладушками и одеялами. Все это казалось довольно безнадежным. Те, кто видел оперу «Консул», могут представить себе всеобщую депрессию и отчаяние, характерные для атмосферы консульств того времени, однако самую большую трагедию переживали те, которые так никогда и не попадали по ту сторону ворот. — 221 —
|