Человек-волк и Зигмунд Фрейд

В годы, последовавшие за окончанием второй мировой войны, Человек-Волк так открылся для меня в своих письмах, как он никогда не раскрывался при личном общении. Не подозревая об этом, в результате переписки мы стали друзьями, и когда летом 1949 года я приехала в Австрию, мне уже хотелось поскорее увидеть его - и не из любопытства, а из чувства симпатии к этому строгому уму, чувствительной натуре, к юмору и иронии, с которыми этот одинокий человек относился к жизни, никогда не баловавшей его. Я написала ему, что несколько недель пробуду в Зальцбурге, и, если он не против, мы бы могли встретиться где-нибудь между Зальцбургом и Веной. Его ответное письмо было полно энтузиазма, он предлагал встретиться в Линце, расположенном на одинаковом расстоянии от обоих городов; с присущей ему аккуратностью он прислал точное расписание поездов, чтобы мы могли приблизительно в одно и то же время приехать утром и уехать вечером.

В августе 1949 года прекрасным воскресным утром он ожид&т меня на разрушенной' бомбежкой железнодорожной станции Линца. После последней нашей встречи прошло тяжелых одиннадцать лет, но он м&ао изменился внешне. Высокого роста, хорошо сложенный, он по,-прежнему сохранял прямую осанку, его выразительное лицо выглядело несколько отрешенным, но на нем не было следов отчаяния. Его густые темные волосы и усы поседели, но выглядел он явно моложе своих шестидесяти лет. Он приветствовал меня с улыбкой и со слезами на глазах.

Конечно же, мы проговорили целый день - из кафе мы направлялись в парк, сидели на скамейке и снова возвращались в кафе. С неподдельным интересом Человек-Волк расспрашивал меня о моей семье, о работе, о том, что я пережила в течение всех этих лет, а также о докторе Брюнсвик. Ему не терпелось рассказать мне о своих переживаниях и узнать мое мнение об их скрытых мотивах и значении. При том, что мы никогда не были слишком близкими друзьями, он был со мной поразительно откровенен и, поскольку оба его психоаналитика уже умерли, несомненно, хотел видеть во мне такового.

Возможно, при нацистах он пострадал меньше, чем другие, так как не занимался политикой и не представлял политического интереса для. властей; кроме того, он был в том возрасте, который не участвовал в войне. Лишь в самом конце ее, когда по Вене маршировала Красная Армия, он, как бывший российский эмигрант, почувствовал себя в опасности. Однако русские были заняты решением более непосредственных задач и уделили ему удивительно мало внимания, если не считать использования его несколько раз в качестве переводчика. Минули недели, а потом месяцы — и наконец' они с матерью смогли расслабиться и с благодарностью осознали, что уцелели. Приехав в Линц в тот августовский день, через четыре года после оккупации, он впервые должен был перейти из русской зоны в американскую, для чего требовалось разрешение и предъявление удостоверяющих личность документов; по этому поводу он ощущал некоторое беспокойство, однако все обошлось.