|
97 Жак Лакан Ещё: глава VII 2 Теперь, чтобы привести вас в чувство, мне остается с вами поговорить о любви. Что я через минуту и сделаю. Какой смысл, однако, говорить о любви, если она так мало совместима с той перспективой, в которой аналитический дискурс может показаться чем-то наподобие науки? Это наподобие науки вам, наверное, мало что говорит. Вы знаете, конечно, потому что я обращал на это ваше внимание, что в определенный момент у нас появились основания с уверенностью связывать возникновение научного дискурса с галилеевым переворотом в науке. Я так настойчиво об этом твердил, что по крайней мере некоторые из вас успели обратиться к указанному мною первоисточнику, к работам Койре. Что касается научного дискурса, то трудность состоит в том, чтобы не упускать одновременно из виду две его особенности, о которых я сейчас вам скажу. С одной стороны, этот дискурс породил множество инструментов, которые для нас, с точки зрения, которую мы сейчас занимаем, предстают как гаджеты. С некоторых пор вы являетесь, в гораздо большей степени, чем вы думаете, субъектами многочисленных инструментов. Инструменты эти, от микроскопа до теле- и радиоприемников, стали элементами вашей повседневной жизни. Масштабы этого явления вам трудно сейчас оценить, но оно является, так или иначе, частью научного дискурса, так как дискурс и есть то самое, чем задаются та или иная форма социальной связи. С другой стороны, и здесь состыковки не происходит, налицо подрывной процесс, происходящий в познании. До некоторых пор все понятия, которыми познание оперировало, были связаны так или иначе с фантазмом записи половой связи — причем нельзя сказать, чтобы субъекты античной теории познания ничего об этом не знали. Возьмем, к примеру, такие термины, как активное и пассивное — термины, в которых некогда мыслилось преимущественно соотношение между материей и формой, фундаментальное соотношение, к которому Платон и, вслед за ним, Аристотель, прибегали в своих размышлениях о 98 Жак Лакан Ещё: глава VII природе вещей на каждом шагу. В основе этих размышлений зримо и осязаемо лежит фантазм, призванный заместить собой то, что в любом случае высказано быть не может — сексуальные отношения. Как ни странно, но в этой примитивной паре, где материя выступает как пассивное начало, а форме отводится роль одушевляющего ее агента, нечто, и притом нечто двусмысленное, все же произошло — ведь это одушевление, анимация эта есть не что иное, как то самое а, чье действующее начало одушевляет... что? Ничего. Оно ничего не одушевляет, оно принимает другого за свою душу. — 64 —
|