Семинары книга 20. Еще

Лично мне становится ясно, наоборот, что Другой, кото­рый предстает у меня в Инстанции буквы как место речи, был не чем иным, как способом не обмирщения нашего доб­рого Боженьки, нет, а его изгнания. В конце концов, немало нашлось людей, которые расточали мне похвалы, когда я за­явил на одном из последних семинаров, что Бога не сущест­вует. Нет слов, слушать они умеют — но они, увы, понимают, что слышат, и понимают несколько преждевременно.

Я, пожалуй, покажу вам сегодня, в каком смысле он, наш добрый Боженька, наоборот, существует. Образ его сущес­твования, возможно, не всем понравится, особенно бого­словам, которые, как я давно уже говорю, обходятся без его существования гораздо лучше меня. К несчастью, правда, я нахожусь в ином положении, нежели они, потому что имею дело с Другим. И поскольку Другой есть только один, он не может не иметь отношения к тому, что является нам в качес­тве другого пола.

Обсуждая эту тему в семинаре, о котором я только что го­ворил, в Этике психоанализа, я не мог отказать себе в обра­щении к куртуазной любви. Что она собой представляет?

А представляет она собой утонченный способ возмес­тить отсутствие сексуальных отношений, притворяясь, буд­то мы сами этим отношениям полагаем препятствие. Это поистине самая грандиозная попытка, которая когда-либо в этом направлении была сделана. Но как это притворство разоблачить?

Вместо того, чтобы ахать над парадоксальностью появле­ния куртуазной любви в эпоху феодализма, материалистам

83

Жак Лакан

Ещё: глава VI

следовало бы, напротив, воспользоваться этой великолепной возможностью и показать, каким образом она, эта любовь, из дискурса личной верности, верности вассала сеньору, и вырастает. Ведь личность — это всегда, в конечном итоге, дискурс господина. Для мужчины, в чьем подданстве, в са­мом рабском смысле этого слова, женщина находилась, кур­туазная любовь была единственным способом с проблемой отсутствия сексуальных отношений изящно справиться.

Именно под этим углом зрения и я буду в дальнейшем — позже, потому что сегодня мне предстоит открыть для вас новую область — говорить о понятии препятствия, о том, что у Аристотеля — как-никак, я предпочитаю Аристотеля Жофре Рюделю — так и называется препятствием, evoraois.

Мои читатели — чью книгу, я повторяю, вы должны при­обрести немедленно — мои читатели, повторяю, и те это обнаружили. Инстанцию, о которой я говорю, они изучают бережно, тщательно — не помню, клянусь вам, чтобы хоть кто-нибудь из моих учеников подобную работу проделал: никто, увы, не принимает то, что я пишу, всерьез, кроме, ра­зумеется, тех, кто, как я уже говорил, ненавидит меня под тем предлогом, что не предполагают за мной никакого знания. Так вот, evoTaois, логическое препятствие Аристотеля, кото­рое я приберегал на десерт, они нашли сами. Связи с тем, о чем я говорю, они, конечно, не видят. Но они так работя­щи, особенно, если их что-нибудь воодушевляет — желание, например, показать собственную самостоятельность, как в данном случае — что они вышли на это понятие самостоя­тельно: см. примечания на стр. 28-29.