Семинары книга 20. Еще

Итак, существуй иное наслаждение, не надо бы, чтобы оно было тем самым.

Что кроется за этим тем самым? Имеется ли в виду то иное наслаждение, которое в этой фразе упоминается, или то, из которого мы исходим, называя иное, по отношению к нему, иным? Все, что я говорю, остается на уровне матери­альной импликации, потому что первая часть предложения

-существуй иное наслаждение — формулирует нечто лож­ное, ибо кроме фаллического наслаждения иного наслаж­дения нет — разве что то, о котором женщина не проронит ни слова, возможно, потому, что о нем не знает, то самое,

73

Жак Лакан

Ещё: глава V

что делает ее не-всей. Утверждение, будто есть иное наслаж­дение, ложно, но из него, тем не менее, непреложно следует истинное: не надо бы, чтобы оно было тем самым.

Мы рассуждаем, как видите, вполне корректно. Когда истинное выводится из ложного, это вполне законно. Импликация работает. Единственное, чего действительно нельзя допустить, так это чтобы ложное следовало из ис­тинного. Логика железная вещь. Стоики молодцы, что сами дошли до этого. И не думайте, будто речь у них шла о вещах, с наслаждением никак не связанных. Достаточно будет просто реабилитировать термины.

То, что есть иное наслаждение, ложно. Позволим себе опять легкую игру слов и сделаем непреложный вывод: не надо бы, чтобы оно было тем самым. Предположим, что иное наслаждение есть — но ведь на самом-то деле его нет! Но, в то же время, поскольку его нет и поскольку не надо бы из этого как раз следует, тому наслаждению, из которого мы исходим, ножа гильотины тоже не избежать. Надо, что­бы оно было, надо из-за — понимайте это из-за как по вине —иного, которого нет.

Сказанное позволяет сделать походя одно немаловажное для метафизики наблюдение. Бывают случаи, когда не мы идем к метафизической кормушке чтобы подкрепиться, но, наоборот, метафизика находит, чем поживиться у нас. Так вот, говоря, что небытие не существует, не надо забывать, что вину за это речь возлагает на бытие, которое есть. Это действительно его вина, так как если бы бытие не существо­вало, о небытии тоже не стоило бы особенно беспокоиться, так что упрек в адрес бытия вполне справедлив.

Вот почему, кстати — вы, наверное, уже не помните, но именно с этого я начал и это меня приводит порою в ярость — когда я, забывшись, то есть все забывши, дохожу в беспеч­ности до того, что начинаю печататься, мне по праву слу­чается быть за это наказанным: обсуждают не книгу, а меня
самого. Как и произошло в Милане. Я допускаю, что говоря,
будто дамы для Лакана не существуют, они обсуждали не
меня лично, но уж никак не то, что им говорил я.