Семинары книга 20. Еще

Ничего удивительного, если дискурсы прошлого — не го­воря уже о череде будущих — внятны нам лишь с большим трудом. И как нелегко вам понять дискурс, которому пыта­юсь дать рождение я, также непросто вам, с вашей сегодняш­ней точки зрения, понять дискурс Аристотеля. Но разве это повод отказывать ему в осмысленности? Совершенно ясно, что он осмыслен. Просто когда нам кажется, что Аристотель хочет что-то сказать, нам неясно бывает, что именно мысль его пытается ухватить. Что улавливает он в свою сеть, что он пытается выудить, чем манипулирует, с чем имеет дело, с чем меряется силами, к чему клонит, над чем работает, что преследует?

В первых четырех строках Этики Аристотеля, которые я вам процитировал, слова вам понятны и вы предполагаете, что они что-то значат, но, естественно, не знаете, что имен­но. Всякое искусство, всякое учение, всякий поступок — что он имеет в виду? Однако поскольку Аристотель многое к этому успел добавить, поскольку книгу эту веками пере­писывали и перепечатывали, мы предполагаем, что где-то это должно нас задевать. Тогда-то мы и задаем себе вопрос, один-единственный: что за удовлетворение они от таких речей получали?

Как этими текстами пользовались, для нас неважно. Мы знаем, что они были в обращении, что издавались тома Аристотеля. Это сбивает нас с толку, ибо за вопросом в ка-

67

Жак Лакан

Ещё: глава V

ком отношении это их удовлетворяло? кроется для нас другой: где испытывали они нехватку определенного на­слаждения? Почему, иными словами, могли их эти тексты так будоражить?

Вы сами поняли: в предмете стремлений чего-то не хвата­ет, недостает, что-то буксует, не клеится, а предмет этот с са­мого начала — счастье и благо. Благо, блажь, благоглупости.

2

Прикосновение к реальности обеспечивается аппара­тами наслаждения.

Вот очередная формула, которую я предлагаю вам. Нужно только иметь в виду, что другого аппарата, кроме языка, у нас нет. Наслаждение проходит у говорящего су­щества через речевой аппарат.

То же самое говорил и Фрейд — это станет видно, если внести в сказанное им о принципе удовольствия неболь­шую поправку. Сам он не сделал этого лишь потому, что до него об удовольствии говорили другие и ему казалось, что так его лучше поймут. Проследить это нетрудно, и совпаде­ния с Аристотелем могут здесь придти нам на помощь.

Я сделал следующий шаг, сказав, что бессознательное вы­строено как язык. Роль этого языка проясняется, когда мы обнаруживаем в нем аппарат наслаждения. Но и наслажде­ние обнаруживает, в свою очередь, свою недостаточность