Семинары книга 20. Еще

Истории свойственно задаваться такими вопросами. Главное, не не трогать начальную букву слова historia, со­звучную топору (hache), творцу истории, букву «аш». Это неплохой способ обратить внимание на первую из букв, единственную, которая меня занимает — букву А. Слово Библия, начинается, кстати сказать, с буквы Б — букву А она приберегла для меня.

Буква может научить многому. Не обязательно переби­рать камушки из Мас-д-Азиля или искать зарубки на камне, чтобы, приноровляясь, как я это прежде делал, к уровню психоаналитических слушателей, втолковать им понятие единичной черты. Достаточно поглядеть хорошенько на то, что научились делать с буквами математики, когда, от­влекшись от ряда вещей, им удалось обнаружить и, создав теорию множеств, доказательно засвидетельствовать, что к Единому не обязательно приближаться чисто интуитивно, сливаясь с ним в любовном экстазе, что есть к нему и совер­шенно иной путь.

Мы — одно (Nous пе sommes qu'uri). Ежу понятно, что никогда ещё двое в одно не сливались, но люди, несмотря на это, не устают повторять: мы-одно. Отсюда берет начало идея люб­ви. Это простейший способ дать сексуальным отношениям, этому неуловимому термину, свое означаемое.

Для начала неплохо было бы в этом отношении набрать­ся мудрости у Фрейда — ведь именно он был здесь перво­проходцем. Именно из его соображений исходил и я сам, так как и меня сказанное им чуть-чуть затронуло. Да и кто вообще останется равнодушным, узнав, что любовь, даже имея отношение к Единому (Un), исступить из себя никому

59

Жак Лакан

Ещё: глава IV

возможности не дает. Это, только это, и ничего, кроме этого, и говорит нам Фрейд, когда вводит понятие нарциссичес-кой любви. Но если это так, то проблема, как все и почувс­твовали, состоит в том, каким образом возможна любовь к другому.

Это Одно (Un), о котором так много приходится слы­шать — это, по природе своей, призрак того Одного, кото­рым каждый из нас себя мнит. Это не значит, конечно, что только им наш горизонт и очерчен. Одних сколько угодно — и они при этом друг с другом не имеют ничего общего: смотрите первую гипотезу Парменида.

Здесь-то и вмешивается теория множеств, предлагая го­ворить о Едином в отношении вещей, не имеющих между собой совершенно никакой связи. Сгруппируем вместе объекты мысли и объекты во внешнем мире, и пусть каж­дый из них считается за единицу (un). Сгруппируем абсо­лютно разнородные вещи и позволим себе обозначить эту группу какой-нибудь буквой. Именно с этого начинается, собственно, теория множеств — та, например, которая су­ществует под именем Николая Бурбаки и которую я в про­шлый раз излагал.