Семинары книга 20. Еще

Но если уж вы позволите мне и дальше говорить о Копернике, я скажу вам, в чем состоит его действительное достижение. Оно состоит вовсе не в изменении центра.

Вращение — вот факт, который сохраняет для нас, пусть и в сжатых границах, свою весомость. Оправдывается она тем, что земля вращается и нам кажется поэтому, будто не­босвод вращается вокруг нас. Он-таки продолжает вращать­ся — именно поэтому, например, вы по-прежнему отсчиты­ваете ваш возраст в годах. Настоящий переворот, если он в определенный момент вообще имел место, состоял не в изменении той точки, вокруг которой происходило враще­ние, он состоял в замене вращения — падением.

Решающий шаг, как кто-то уже заметил, был сделан не Коперником, а, скорее, Кеплером, у которого враще­ние происходит немного не так — не по окружности, а по эллипсу. В результате сама функция центра ставится под вопрос. У Кеплера падение происходит по направлению к точке эллипса, именуемой фокусом — в другой же, симмет­ричной фокусу точке, ничего нет. Это вносит в представ­ление о центре определенный корректив. Но чему обяза­но это представление о падении своей подрывной силой? Исключительно тому, что оно позволяет вывести вот эту формулу:

К этой-то записи, к пяти буковкам, которые можно запи­сать на ладони, да ещё одной цифре в придачу, и сводится то, что неоправданно приписывают Копернику. Именно благодаря ей вырываемся мы из плена воображаемой, хотя и укорененной в реальном, функции вращения.

Оригинальность артикуляции нового дискурса, возника­ющего как дискурс аналитика, состоит в том, что исходит он из функции означающего, ибо опытного переживания са-

55

Жак Лакан

Ещё: глава IV

мих фактов далеко не достаточно, чтобы признать привно­симые им эффекты означаемого чем-то действительным.

На этих эффектах означаемого и возведена та конструк­ция, о которой у меня шла речь. В течение долгого времени людям казалось естественным, что возник некий мир, корре­лятом которого, по ту его сторону, является само бытие — бы­тие, понятое как вечное. Этот мир, понятый как целое — с той ограниченностью, которую это слово, как бы его расшири­тельно ни толковать, обязательно предполагает — остается не чем иным, как концепцией: видом, взглядом, воображаемым снимком. Возникает, таким образом, странная ситуация: с самого начала предполагается, что некто (quelqu'un), явля­ющийся частью этого мира, способен этот мир осознать. Этот Некто (Un) находится, следовательно, в состоянии, ко­торое можно назвать существованием (l'existence) — как, в са­мом деле, мог бы он быть опорой осознания, сам не будучи существующим? Именно здесь дает о себе знать неопреде­ленность, тупик, в который неизбежно заходит космология, построенная на признании мира. И не подсказывает ли нам, напротив, аналитический дискурс, что всякую мысль об ус­тойчивом, пребывающем мире необходимо оставить?