Мечтание и интерпретация

Язык этих интерпретаций в основном отражает недостаток воображения у аналитика (и, следовательно, заявляет об этом). Аналитик, который так говорит, утратил способность оригинально мыслить и говорить собственным голосом; он передал свой ум и свой язык кому-то другому (реальному или воображаемому) и часто совершенно не осознает, что он сделал это.

Язык аналитиков в этих интерпретациях отражает тот факт, что они говорят заемным голосом, а сами немы. Такие коммуникации пугают и могут привести к тому, что анализируемый попытается оградить аналитика от осознания того, что тот в каком-то смысле “лишился ума”. Анализируемый может бессознательно пытаться защитить аналитика от подобного осознания, научившись говорить таким же клишированным, стереотипным языком. В таких обстоятельствах интерпретации теряют всю свою жизненность и вместо этого звучат как заранее “расфасованные” аналитические теории, доставляемые от никого конкретно никому конкретно.

Один раз сбой моего воображения проявился в том, что я долгое время мыслил банально и использовал готовые языковые формулы. В ответ анализируемый сказал мне, что анализ никуда не идет уже в течение нескольких недель, но не это его беспокоило. Из опыта нашей совместной работы и своего предшествующего опыта в анализе он знал, что не каждая сессия и даже не каждая неделя анализа бывают важными или интересными. “Однако что меня беспокоит, так это мое ощущение, что вас это не волнует”. В этом случае интерпретация пациента была не просто точной — то, как он употреблял язык, позволяло ему передать все то, что отсутствовало. Он не только говорил мне — он показывал мне своими словами, что означает живое использование языка. Презрение и снисходительность, которыми сочилось его “милостивое прощение” неизбежных периодов застоя в анализе, и поразили, и смутили меня.

Обычно пациент был очень немногословен, поэтому такое внимание к словесным деталям этого относительно длинного заявления само по себе было поразительным событием, нарушившим привычный ритм нашего разговора. Формулирование этого высказывания проходило в драматическом напряжении. Он заставлял меня ждать, пока его предложения наберут скорость: это меня не беспокоит, меня беспокоит то, на что я собираюсь указать у вас. Подобное высказывание могло показаться резким, однако я не воспринял эти замечания пациента как вызывающие. Я чувствовал, что пациент пытается говорить со мной о чем-то, что действительно пугает его и сводит с ума.

Я был смущен и унижен его замечаниями, но более всего “разбужен” ими. Несколько раз мне приходила на ум фраза, что “меня застали без штанов”. Я вспомнил о том, что семья анализируемого собиралась на регулярные “встречи”, на которых его родители (как он это переживал) разрушали сам речевой акт, используя слова для “игры в игру ума”. Целью разговора было указать пациенту на недостаток ума (отец указывал ему на то, как он неправильно упо­требляет слова) и раскрыть бессознательные мотивы пациента (например, мать “интерпретировала” его желание занять место отца как главы семьи).