|
Вполне понятной является тенденция, присущая многим школам, а именно — придавать инстанциям антропоморфный вид (архетипы Юнга, берновские состояния Я — Ребенок, Родитель, Взрослый). Человекоподобность частей личности, полагаем мы, имеет вполне определенный прагматический смысл. Нетрудно предположить, что это обстоятельство облегчает контакт с инстанциями, диалог с ними, делает их носителями свойств, сподручных в работе. Как-никак человек самое коммуникативно совершенное существо. С антропоморфными персонажами-частями можно общаться, как и с обычными людьми, с них можно спрашивать, призывать их к ответу. Однако при этом ответственность субличности — это вовсе не то же самое, что ответственность личности в целом (что в данном случае важно — личности пациента). При наличии частей (особенно так называемых бессознательных) уровень личностной ответственности, естественно, снижается. Это важное соображение обязательно надо иметь в виду в процессе проектирования теорий. Судя по всему, именно оно тоже в значительной степени определяет привлекательность темы инстанций. Другая возможная причина востребованности этой темы самыми разными авторами заключается в том, что обращение к инстанции дает хорошую возможность построить “обходной путь”. В любой терапевтической работе важнейшее дело — “обойти” сопротивление, каковое чаще всего имеет место при работе с неким центром личности клиента. Инстанция же зачастую связана как бы с личностной периферией (если это, конечно, не юнговская Самость). Возможность построения такого обходного пути через инстанции создает иллюзию ловкости, сподручности метода и соблазняет терапевта возможностями манипулировать клиентом, как это имеет, например, место в нейролингвистическом программировании. Однако, с другой стороны, нет никаких оснований считать, что антропоморфность инстанций является чем-то строго обязательным. Нет никаких резонов избегать зооморфных или даже, к примеру, “растительных” метафор для обозначения составных индивидуального целого. Допустим, тигр или лев могут превосходно воплощать какую-нибудь агрессивную субличность, а ива или ромашка являть собой, к примеру, пассивно-созерцательную часть. Кроме того, в самом деле, почему бы не подумать об использовании метафор минерального происхождения. Метафоры, заимствованные из любой сферы, позволяют просто неким особым образом определять конфигурацию и своеобразие структуры целого в соответствии со вкусами и наклонностями автора. Составные части целого, понятно, никогда не берутся сами по себе. Их появление и развитие есть чаще всего результат процесса интериоризации первоначально внешних по отношению к индивиду явлений. Фрейдовское, к примеру, Сверх-Я является результатом усвоения обвиняюще-дидактического внешнего общественного давления на человека, юнговская, к примеру, Анима — унаследованной концентрацией опыта восприятия женского образа мужчинами в течение жизни многих поколений. Таким образом, нетрудно заметить, что два наиболее распространенных пути формирования инстанций — интериоризация надындивидуального или доиндивидуального. Чаще всего из надиндивидуального берется нечто антропоморфное — а именно другой, о котором уже шла речь. Поскольку этот другой, как мы договорились выше, чаще всего дурной — агрессивный, запрещающий, то, соответственно, инстанции из него получаются — не подарок. Сверх-Я какое-нибудь. В сущности, если дело обстоит таким образом, то нет ничего такого, что не могло быть усвоенным, и уже одно это соображение, не сомневаюсь, пробудит ото сна фантазию читателя с богатым воображением. — 103 —
|