Великая ересь

«Кто убивает во имя истины, тот не знает вины» – эти слова он вложил в уста Мартина Гуски, прозванного Локвисом... Две недели назад Костя обнаружил, что способен помыслить об убийстве – помните тот случай, когда он придумывал способы мести своему бывшему приятелю Валере, который, как ему казалось, заблокировал его сайт в интернете. Попадись ему Валера под руку в те минуты бредовой ярости – может быть и убил бы... Только вот во имя истины ли? И не знал ли бы тогда вины? А когда позавчера говорил Гришке о свободе от Бога – не таились ли в глубине души сомнения? Черт бы побрал всю философию, а вместе с ней и всю его нелепую жизнь!

В таком настроении в пять часов вечера в среду Костя шел от метро к Таврическому саду, где они условились встретиться с Витей и Платоновыми. И предвкушение этой встречи отнюдь не бодрило. Напротив, присутствовало ощущение, что внутренние противоречия сегодня только усугубятся каким-то неприятным разговором, обострением противоречий внешних. Миша рисовался ему в воображении угрюмым и озлобленным, Саша – обиженной, образ Вити был размыт. Однако, еще издали заметив всех троих возле решетки сада (видимо лекции закончились раньше и они давно уже ждали его – судя по тому как Миша и Саша поеживались и притаптывали в этот студеный октябрьский вечер), Костя увидел на их лицах улыбки. Миша, в свою очередь углядев Лисовского среди прохожих, приветственно помахал рукой...

• А мы уже замерзли! – Извиняющимся голосом произнесла Саша. – Бойко отпустил группу на полчаса раньше.
• Давайте, чтобы согреться, пойдем быстрым шагом. – Предложил Михаил.

Вошли в сад. Молча пошли по аллее. Сгущались сумерки. Шуршали листья. Михаил подталкивал Сашу, забегал вперед, по мальчишески приплясывал. В этом его ребячестве Косте почудилась нарочитость – разговор-то предстоял, судя по всему, принципиальный. Так в молчании дошли до противоположной ограды сада. Никто не хотел говорить первым, а напряжение все росло. Включились фонари. При свете стало заметно, что Михаил посерьезнел. Лоб его слегка наморщился. Он искал слова, чтобы начать. Хотелось говорить мягко и подойти к сути по возможности без конфликта, без перехода на личности. Эта надежда еще теплилась. Прошло еще минуты три: они шли теперь вдоль ограды. Наконец Миша стал говорить. Да, они с Сашей хотят, чтобы все они оставались друзьями. Но между ними пролегает какое-то недопонимание, причем принципиальное, которое невозможно обойти и притворяться, что ничего не происходит. Позиция Вити так и вовсе непонятна...

• Ты свою-то позицию сначала точно обозначь. – Перебил приятеля Витя.
• Хорошо. Наша с Сашей позиция – это позиция людей православных, прежде всего. При этом нам интересны любые философские системы, мы готовы о них читать, слушать, рассуждать, спорить...
• Так что же вам в таком случае не нравится в Костиных лекциях? И чем вам я не угодил? – Опять перебил Витя.
• Я считаю, что лектор, читающий курс о различных философских системах, должен быть беспристрастен. – Ответила за мужа Саша. – Костя же отнюдь не беспристрастен...
• Он как раз очень пристрастен! – Подхватил Платонов. – Даже страстен, я бы сказал. И страсть эта – страсть к богоборчеству и даже богохульству. Взять его слова на последней лекции о том, что люди должны помогать Богу осознавать Самого Себя. Мало того, что тут ставится под сомнение совершенство Творца, но это делается еще и эмоционально!
• С ехидством! – Поддержала Саша.
• А для человека православного, извините, это прямой вызов! Я воспринимаю твои слова, Костя, так, словно ты мне перчатку в лицо кинул. – Миша начинал горячиться.
• А ты-то сам сейчас беспристрастен? – Усмехнулся Витя.
• Невозможно оставаться беспристрастным, когда оскорбляются чувства верующего человека! – Саша тоже перешла на повышенный тон. Миша это заметил и, вспомнив о своем намерении говорить мягко и не доводить до конфликта, попробовал зайти с другой стороны:
• Костя, мне очень симпатична широта твоего кругозора, твоя начитанность, но пойми... – Тут он замешкался. – Пойми, в тебе есть какая-то червоточина! А ты, Витя, скользкий как уж, что у тебя за душой - вообще не понять!

Платонов осекся. «Нехорошо получилось, - Подумал он, - Не хотел ведь переходить на личности. А занесло!» Костя и Витя молчали. Была еще надежда исправить положение и перевести разговор в сторону теоретической дискуссии.