Великая ересь

• Христианин, прежде всего, отличается тем, что он принимает закон Божий, как свой собственный. И совесть его – потребность в нравственном совершенстве. Совесть – это целостное пребывание человека в неком луче Божьем. И христианин не хочет выходить из этого Божьего луча, в котором он пребывает, когда обращается к Богу. Он хочет пребывать в нем, быть в нем. Религиозный человек ищет во всем верности Божьему гласу и требует от себя соответствия ему. И именно поэтому он остро, как никто другой, испытывает всякое свое выпадение из Божьего луча, судит себя за это и называет это выпадение словом «грех». Человек грешит не только нарушая десять заповедей, но всякой нравственной черствостью, криводушием, пошлостью, в науке - вздорными выдумками и слепотой. Поэтому духовный рост требует не самооправдания, а самообвинения. Чувство вины – вот наиболее нравственное чувство!

Платонов говорил горячо, он верил или, по крайней мере, очень хотел верить в свою сопричастность произносимому. Около минуты все молчали. Затем Костя, которому очень хотелось осадить Михаила в его потугах на религиозную целостность или стремление к таковой – ведь очень неприятно видеть устремленность других, когда сам погряз в метаниях и сомнениях, - произнес деланно равнодушным тоном:

• Увы, Миша, придется тебя разочаровать. Уже почти что сто лет, как психоаналитические исследования доказали, что чувство вины есть отнюдь не нравственное и даже не аутентичное чувство. Вина – это просто агрессия. Только бессознательно боясь направить агрессию вовне, человек направляет её на себя – получается чувство вины. Пусть это происходит бессознательно, но все равно вина – это ложь. И ложь самому себе прежде всего...

Платоновых как кипятком ошпарили. Они заговорили разом, перебивая друг друга:

• Психоанализ! Ха-ха! Да психоанализ это развращение души! Психоаналитики трактуют все что угодно так, как им самим хочется. Никаких строго научных доказательств психоанализа до сих пор не существует. И, кстати, процент излеченных больных крайне низкий, что лишний раз доказывает что психоанализ и есть одна из тех самых вздорных выдумок, о которых я говорил!
• Кстати, чувство вины подобным образом трактует не только психоанализ, но и вся современная психотерапия. Гештальт, например, или холистические движения. – Вставил Витя.
• Да мракобесие это все!!! – Выпалил вдруг Платонов.
• Ах, вот как ты заговорил! – Костя уже понимал, что дело идет к углублению конфликта, возможно к разрыву их отношений. Подливая масла в огонь, спросил:
• А что же христианская любовь? Как-то в вас сейчас я её не замечаю.
• Надо любить не человека, а Бога в человеке, потому что сам человек в конкретную минуту может быть очень нехорош. – Отвечала Саша.
• Да, я частенько слышал такую фразу: «я люблю в этом человеке Бога, который в нем присутствует», или еще с назидательным уклоном, как сейчас: «нужно любить не человека, но Бога в человеке». При этом, судя по слащавым выражениям лиц, произносивших слова сии, можно догадаться, что под Богом в человеке разумеют они нечто светлое, чистое и пушистое, а говоря без обиняков – удобное лично для них.
• Что ты хочешь этим сказать? – Голос Платонова не предвещал ничего хорошего. Казалось, что он готов уже пустить в ход кулаки. Тут уже Витя, видя, как закипает и Костя, попытался сгладить напряжение.

- Позволь я отвечу. Иными словами, когда говорят, что нужно любить Бога в человеке, а не самого человека, - то любят тот идеал, которым он может потенциально быть. При этом вычитая, естественно то, что он есть на данный момент. И я с этим не согласен. Мне кажется, что настоящая любовь, и христианская, безусловно, - это когда мы любим и то, что есть и те, - все безграничные, любые – не только удобные для нас или вписывающиеся в канон потенциальные возможности, которые могут быть – без всякого вычета, - и наличное и потенциальное. Первый случай представляется более удобным и безопасным, в то время, как второй несет с собою риск: мало ли какие там потенциальные возможности, да и наличное-то может быть в чем-то неприятным и неудобным. И лично мне ближе вторая, более рискованная позиция. Это не значит, что я уже умею так любить. Но – хочу уметь.