|
«Хитрец, среди всех духов отрицанья ты меньше всех был в тягость для меня», - говорит Господь Мефистофелю в «Фаусте» Гёте. Ибо то, что делает Мефистофель – это демонстрация смехотворности и абсурдности устремлений и претензий разного рода «сверхчеловеков» и носителей «великих миссий спасения человечества». Урок Мефистофеля состоит в том, что он вытаскивает на свет Божий все ребячество их претензий. – Мысли такого рода возникали у Кости, когда он писал о необычайном подъеме духа Мартина и его проповедях о борьбе с Антихристом. Думал ли о себе Мартин, как о носителе великой миссии? По мнению Кости – несомненно. Так же, как и сам Костя, еще недавно пытаясь найти мостик между гностицизм и постмодернизм (и даже найдя его, но вскоре, после событий на лекции о Хайдеггере, запутавшись и теперь продираясь через дебри собственного сознания) втайне считал себя кем-то из немногих, чей удел – прямо или косвенно вершить историю человечества. Это наш герой осознавал. Но знал он, что кроме дуального взгляда на реальность, где Бог и дьявол противопоставлены друг другу, есть еще и другие системы координат. В мире ризомы все дорожки равноценны и равновероятны, и если смотреть оттуда, то в этом лабиринте случайных возможностей Мартина вела-таки верная рука. Рука, которую нельзя было причислить к силам зла или добра, ибо для ризомы таких понятий просто не существует. Дело тут было в другом – Мартину было за что умирать и, следовательно было за что жить и за что бороться. А вот этого про себя Костя сказать не мог! Ему не за что было умереть! А жить?... И еще одно понял Костя: в мире ризомы ты ВСЕГДА прав; всё, чтобы ты ни делал было истиной. Но начиная сомневаться, оглядываться, считать, что ты ошибся, виновен, грешен – ты с неизбежностью выпадал из ризомы в дуальный мир с его категориями добра и зла. Каждому вольно выбирать, в каком мире жить – в дуальном, ризоморфном или еще каком-то, но лишь немногим удается оставаться последовательным в своем выборе. Большинство из нас мечется между крайностями: ощущение правоты и истинности сменяется виной, сомнениями, чувством своей греховности и ничтожества. Так жил и Костя. Но не Мартин, обретший неукротимую силу духа и принявший жестокие пытки и казнь со спокойной улыбкой! «На чьей же стороне истина – на стороне того, кто сомневается или же на стороне того, кто истово верит в свою правоту?» – Костя усмехнулся этому своему наивному вопросу и сам же мысленно ответил: «Смотря откуда смотреть...» Его завораживала судьба Мартина, который сам того не зная, жил в том самом сопряжении креста и ризомы, - об этом сопряжении (собственно это и был мостик между ЗНАЮ и НЕ ЗНАЮ) Костя строил лишь умозрительные конструкции, но... Но настоящий философ обязан сомневаться, обязан быть скептиком... Обнаженный нерв этого противоречия стал для нашего героя уже несколько дней невыносимым. Душа его разрывалась на куски, стремясь хотя бы только постичь как его философские построения могут быть совместимы с жизнью – такой жизнью, какой жили люди типа Мартина... — 67 —
|