Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика

Но вернемся к поставленному выше досужему вопросу: что же есть сами эти знания? За примерами дело не станет; примеры—и не какие-нибудь, а отбор­нейшие,—пестрят нынче повсюду, и чаще всего в попу­лярных изложениях, рассчитанных на массовый тираж и массовый эффект. Сколько уже писалось о револю­ции в естествознании XX века; сотни книг свидетельст­вуют о ней, не щадя ресурсы суперлативов и прочих языковых роскошеств; на первом же месте, конечно,

-7. Локк, Опыт о человеческом разуме, М., 1898, с. 111.

103

проставлены мнения самих первопроходцев, из кото­рых мы, между прочим, узнаем их прямые реакции на собственные открытия. Словарь удивительно однозна­чен и неожиданно патологичен; мы только и слышим:

нелепость, абсурд, потрясение, безумие, парадокс, шок. Самое интересное то, что, цитируя этот словарь, пере-излагатели рассчитывают как раз на эффект, и не без успеха: слова-то и в самом деле эффектны. При всем том упускают из виду, что речь идет не о слезоточивой мелодраме или факире, глотающем шпаги, а о науке, собственно, о знаниях. Что же за это знания, если оценка их—из первых рук—вращается в колесе отме­ченных словечек? Знание, квалифицируемое как аб­сурд (и не кем-нибудь, а, скажем, Гейзенбергом)8,— это, поистине, нечто новое. Раньше было «верю, ибо абсурдно», и что же, как не знание, должно было по­ложить этому конец. Оно и положило, заняв место ве­ры, но если формула «знаю, ибо абсурдно» может быть рассчитана на общий эффект, то не пора ли на­шему миру оставить свои дела и заняться чем-нибудь "другим, тем более, что абсурдное знание усилиями прагматиков-экспериментаторов, которым недосуг вы­яснять, что есть абсурд и что есть знание, сулит ему Jжe вполне абсурдную развязку?

Вот сознание, достигшее завидного уровня образо­ванности, исписанная вдоль и поперек доска, на кото­рой нет места даже маргиналиям, блестящая модель, породившая по образу своему и подобию искусствен­ного вундеркинда с блоком питания, вундеркинда, ко­торый настолько превзошел своего родителя, что те­перь уже сам родитель перестраивает себя по образу, им же созданному,—это сознание, никогда не бывшее «пустым помещением» («empty cabinet», метафора Локка) и ставшее переполненным помещением, пере­полненным настолько, что скоро уже будет негде и яблоку (тому самому!) упасть,—дождется ли оно свое­го Геракла? Оно—удивительно в роскоши своей; с уче­нических лет истово вмещает оно слова, термины, по­нятия, работающие и безработные теории, образы, метафоры, европейские сонеты и японские танки, ак­куратно сортируя их per genus 'proximum et differentia