|
Что это: факт или притча? А может, и то и другое? Что, если в тот злополучный день на сцегс шли именно эсхиловские «Персы»? И потом ворвались настоящие... Ничего невероятного в этом нет; психология даже объяснит такого рода значительные совпадения с помощью «синхронистического принципа акаузаль-ных связей»^ Видят условных, конвенциональных, эпи-стемологически объяснимых «персов», внимание поглощено «персами» als ob, «персами», эффективно подтверждающими «единство формы и содержания» в аспекте «художественного видения мира» и «эстетического освоения действительности», и... проглядывают действительных персов, словно бы их и вовсе не существовало за пределами сцены, словно бы они были неким «отрицательно мыслимым демаркационным понятием», «регулятивной идеей», словом, «персами в себе и для себя». Увидел их один, и это длилось мгновенье: мгновенье, равное лепету,—вставная челюсть лицедейства была снята, и безупречно отрепетированная речь о чужом страдании сменилась на миг жалким лепетом о своем. Он увидел реальность с натянутым луком, замер и—злосчастный ротозей—сорвал спек- . такль... Притча? Как вам будет угодно. Но если притча, то о чем? И опять же о чем угодно. Мне угодно одно прочтение, наряду со многими и не хуже многих. Пусть же эта притча будет притчей о сознании. Сознанию в философской традиции Запада не повезло: им не занимались либо почти не занимались. Тематический круг проблем вращался вокруг осей теории сущего, теории веры или (позже) теории знания. Отдельные погружения в теорию сознания—? Августина, Скота Эригены, несравненного Абеляра—спорадичны и эксцентричны. Сознанием занялись позже, ^ в связи с проблематикой знания, и наткнулись на ряд 100 неодолимых трудностей. Теперь, в обратной перспективе истории мысли отчетливо диагностируются симптомы бесконечных споров и разногласий; их корень— не в болезни языка, как думают позитивисты, а, скорее, в болезни сознания, которое, пресыщаясь знаниями ' не способно было переваривать их в собирательном фокусе «со» знаний и оттого корчилось в муках бесплодных диспутаций и самоопровержений, плодя скептические отрыжки всяких «феноменализмов» и «релятивизмов». Здесь и средневековые ,споры о природе универсалий, и тяжба между рационализмом и эмпиризмом в Новое время, и целый клубок нераспутываемых «школьных безделушек» («les bagatelles d'ecole», no выражению Декарта). Когда же, наконец, додумались до мысли, что, прежде чем решать вопросы о «до» или «после» универсалий, о природе сущего и о том, существует ли внешний мир, необходимо исследовать собственный ум со всеми его «умностями» и «заумностями», оказалось, что это—адски трудное занятие, по сравнению с которым все виртуозные метафизические головоломки выглядели сущим отдыхом. Груз знаний преградил путь к первоистокам знании; — 67 —
|