то само время в этом опыте выступает, так сказать, . «двухколейно», в модусе двух «теперь», одно из кото-\ рых предшествует другому. И поскольку мы воспро-\ изводим в памяти первоначальный (бывший) акт ^восприятия, мы воспроизводим тем самым и наше ^первоначальное (бывшее) переживание этого акта, так что окончательная формула воспоминания выглядит следующим образом: ?2{?[??(??)]}. Это значит, что воспоминание (репрезентация) не тематизирует прошлый акт, как это делает рефлексия, а переживает его имманентно в модусе его, а не своего «теперь». Мы вспоминаем не только шум, но и самих себя, воспринимающих этот шум; поэтому воспоминание носит не образный характер, как это обычно полагают, а чисто переживаемый. Ведь образ и акт воспоминания полностью слиты в одном актуальном «теперь»; мы должны были бы перенести прошлое в настоящее и лишить его присущего ему тогда актуального «теперь»; воспоминание, понимаемое так, оказывается фиктивным самоудовлетворением замкнутой в себе актуальности, или попросту галлюцинацией. «Это было бы уже не воспоминанием,—подчеркивает Гуссерль,—а галлюцинирующим 'восприятием того, что есть прошлое, но не в качестве самого прошлого»21. Подлинное же воспоминание есть репрезентация прошлого в .качестве именно прошлого; ведь вспоминая шум, мы вспоминаем не только этот шум, но и самих себя в моменте его восприятия и переживания. Иначе и не может быть, так как он имел место не изолированно, а в нашем сознании; поэтому, репрезентируя его «теперь», мы репрезентируем самих себя в модусе уже бывшего «теперь», прошедшего, но воспроизводимого в настоящем моменте во всей его себе-тождественной автономности. В итоге, протоимпрессия, осуществляющая себя в бесконечных актах ретенциональных и протенцио-нальных 'модификаций, характеризуется Гуссерлем как источник всего дальнейшего сознания. Важно учесть: ни одно «теперь» не может быть мыслимо в отрыве от универсального горизонта временных потенций, посредством которых сознание обретает це- 62 21 Ibid., S. 182. лостность и жизненность. Без этих модификаций, по Гуссерлю, оказалась бы невозможной сама духовная жизнь (Geistesleben) сознания, которое именно в непрестанном самоинтуировании собственного горизонта «прежде» и «после» достигает осознанности в переживании каждого актуального «теперь»22. Как далеко могут простираться ретенциональные и протен-циональные интенции сознания, зависит от интенсивности духовной жизни. Последним выводом радикальной рефлексии остается у Гуссерля констатация принципиальной и неограниченной разомкнутости имманентного времени, но до опытного осознания конкретных последствий этой разомкнутости он, по всей вероятности, не сумел дойти. — 40 —
|