|
пространственно-временной опыт. «Принцип всех принципов» не может быть анонимным, ибо действительно' переживаемое «Я» предстает в факте пустой тавтологической самозамкнутости не для того, чтобы обрести,. говоря словами самого же Гуссерля, «философскую· смерть» («ego cogito» Декарта, «единство апперцепции» Канта и т. д.), а для того, чтобы, «заключив в, скобки» и самое себя, обрести жизнь (отнюдь не только философскую) в опыте доподлинного самосознания: не «Я», a... in Nomine во мне. Таковым в целом было бы последнее эпохе феноменологии, абсолютно радикальный шаг самоисключения, позволивший бы «монаде» выйти за свои пределы и осмыслить себя в идентичности бесконечному горизонту; тогда уже ретенция, испытующая меру собственной дальнозоркости, натыкалась бы не на «черную-ночь» (выражение Гуссерля), для которой «наг,; не хватает слов», а на апперцептивные озарения памяти, охватывающей ряд модификаций сознания вне круга актуально данной эгоцентричное™. И если верно то, что феноменология обнаруживает «вещь» как горизонт возможностей, то позволительно говорить о горизонте возможностей самой феноменологии, по отношению к которому ее актуализованная форма выглядит всего· лишь как начальная черновая проба. В записях Гуссерля, датированных 1904—1905 гг., сохранилось следующее признание как раз в связи с проблемой воспоминания: «Чрезвычайные и, по-видимому, наибольшие во всей феноменологии трудности, заключенные здесь, мне не удалось осилить, и, чтобы не связывать себя преждевременно, я решил просто обойти их ?лол-чанием»12. Тем не менее он неоднократно возвращался к этим трудностям впоследствии, испытуя их возможности с разных сторон, чтобы, наконец, осилить их 12 ibid. S. XVI. 184 в последнем радикальнейшем эпохе 26 апреля 1938 года. 3) Остается еще третий вопрос, прояснение которого непосредственно связано с первыми двумя. Каково отношение феноменологии к реальности? В истории феноменологического движения именно этот вопрос оказался камнем преткновения, вызвавшим множество пересей» к неудовольствию, а часто и негодованию) учителя. Поначалу могло показаться, что в основе всех феноменологических устремлений лежал как раз поиск реальности, утраченной за утонченными самолюбованиями нарцистической рефлексии; во всяком случае, поводом к такому заключению послужил знаменитый лозунг Гуссерля «Назад к самим вещам·!» (а не к «Канту», например, предположив, что имелся в виду -не -Кант в себе», а «Кант» для собственных эпигонов) . Когда же в скором времени выяснилось, что этот лозунг был для Гуссерля не самоцелью, а только вехой на путях феноменологической редукции к абсолютному идеализму, когда под запрет редукции под-гпала сама эйдетическая интуиция, обеспечивающая непосредственный доступ к реальности, очарование, внушаемое феноменологией, обернулось для многих учеников и последователей разочарованием и необходимостью изыскивать самостоятельные пути. Здесь следовало бы искать решительные импульсы автономности не только у ряда правоверных феноменологов, но я у таких в целом независимых, хотя и прочно связанных с феноменологией мыслителей, как Макс Шелер и Николай Гартман. Выяснилось, что лозунг «Назад :к самим вещам!» вовсе не касался статуса их реальности; под вещами разумелись способы их ноэматиче-ской самоявленности сознанию, при строжайшем запрете вопросов, касающихся существования. Дело в том, что интенциональность в смысле Гуссерля принципиально исключала возможность экзистенциального обсуждения инт.ендируемых предметов; вещь мыслится здесь как сущность вещи, безотносительно к тому, реальна она или нереальна; эта исключительная концентрация внимания на чисто эссенциальном содержании исследуемых явлений носит в феноменологии техническое наименование «приостановка веры в существование». Гуссерль полагал, что таким образом анализ избегает всяческих помех, связанных с привнесением в чистые смысловые структуры трансфеноменаль-185 — 128 —
|