Даосизм, наряду с конфуцианством, стал также основой формирования китайского (и родственных ему) менталитетов. Известный российский востоковед Н.А. Конрад указывал: “Конфуций настаивал на том, что человек живет и действует в организованном коллективе — обществе, государстве. Эта организованность достигается подчинением определенным правилам — нормам общественной жизни, выработанным самим человечеством в процессе развития цивилизации. Лао-цзы[86] придерживался противоположной концепции — все бедствия человечества, все пороки общества и личности — проистекают именно из этих самых правил; их должно заменить следование человека его естественной природе” [Цит. по: Абаев, Нестеркин, 1983]). Даосизм оказал заметное влияние и на распространенный в Китае вариант буддизма (дзен-буддизм). Таким образом, двумя стереотипами ментальности Восточного Китая стали: с одной стороны, жесткая структурализация и формализация поведения человека, а с другой — стремление к “просветлению”, в результате которого поведение человека детерминируется его собственной природой, освобожденной от внешних влияний — социальных условностей, приличий, благопристойности [Абаев, Нестеркин, 1983]. Социально-культурные следствия конфуцианства и дзен-буддизма оказались сопряженными и согласованными. Конфуцианство учит, что общество и государственная власть каждому индивидууму должны определить социальную роль, соответствующую его природе. В дзен-буддизме спонтанность “просветленного” человеческого поведения — является результатом восстановления исходной многозначности психических функций, что, в конечном счете, делает индивидуума более управляемым, прогнозируемым. Результатом распространения и усвоения на Востоке того и другого мировоззрения становится более устойчивая и гомеостатическая организации коммуникаций “личность—социум”. Очевидно, оба мировоззренческо-ментальных стереотипа — подчинение требованиям, налагаемым на человека его социальной ролью, и следование собственной природе, в конечном счете, и определяют отношение к возможности, способам и допустимым пределам вмешательства в геном человека и генофонд этноса. В этом случае пороговые характеристики, препятствующие возникновению социальной напряженности оказываются более высокими, по сравнению, с западными, либерально-демократическими. По мнению ряда российских экспертов, преимущество восточного буддистского понимания взаимоотношений личности и общества заключается в том, что “на обслуживание (а, в значительной мере, и на формирование — авт.) так ориентированной личности все в большей мере настраивается нынешний научно-технический прогресс” [Круглый стол, 2001, с. 7]. Основные причины этому — разочарование в социальном конструктивизме и стремление минимизировать внешние социальные влияния на естественный, спонтанный процесс становления личности. Нам представляется, что такая направленность трансформации мышления Запада сближает его с восточным, не снижая при этом высокого статуса приоритета индивидуальной свободы. Ценность человеческой личности в такой системе определяется ее интегрированностью в социальную ролевую структуру и следованием эталонному поведенческому стереотипу. — 103 —
|