Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

Непонимание Гегеля кажется сперва удивительным. Ведь наше по­нятие об «идеальном» так глубоко вросло в нас, что нам трудно пред­ставить себе возможность его отсутствия. Ведь у нас, наследников древнего эллинства, понятие об идеальном, как о конкретной полноте совершенства и о высшей реальности, заложено в самом сердце нашего жизне-понимания. Как же обойтись нам без соответственного слова! Однако, Западу понятие об идеальном и об идеале чуждо. Но если высшая реальность не чувствуется, если понижена чувствительность к ней, то понятно, что слово ideal во французском языке, или ideaU idealisch, ideel—в немецком, относящееся к тому, что не доходит до жизнечувствия, должно означать нечто мнимое, ирреальное, не сущест­вующее. Согласно словарю Ларусса, выдержавшему, по крайней мере, сотни полторы изданий, «ideai—qui n*existe que dans Гіёее», т. е., попро­сту говоря,—«лишь воображаемый, но не существующий на самом деле». Вот почему нередкое выражение «Г araour ideal» означает любовь чувственную по своей природе, но не достигающую своих вожделений и потому остающуюся воображаемой, головной. Также, во французс­ком переводе сочинений Фр. Бэкона «О мудрости древних» говорится о старых развратниках, что в возрасте, когда они уже не могут грешить делом, они охотно ведут грязные разговоры, будучи вынуждены до-вольствоватся «de ces jouissances ideelles» (!). Точно так же и немецкое ideal и др. означает вовсе не высшее бытие, а лишь воображаемое, с подчеркиванием его недействительности.— Не будем говорить о пу­щенном английскими философами слово-употреблении idea в психо­логическом смысле, применительно к любому психическому состоянию, включительно до ощущения!—За невинною филологией тут скрывается такая бездна умственного растления, такое оземлянение души, о кото­рых даже страшно думать.

1

Последний же в свой черед, сгущался в вопрос о лице, и тайна лица обострялась в проблему лика. Но тут неизбежно спросить себя: «Что, это сведение идеализма к исследованию лика получилось у нас случайно, завися от искусственного подбора разъясняющих примеров, или, самым существом дела, идеа­лизм коренится в обостренности внимания к лику?»

Припоминая, что античный идеализм исторически вырос именно на Сократовом открытии для философии человека и на исследовании человеческой природы; припоминая, затем, что для античности вообще, а для Сократа—в особенности, человек был А и ? жизне-понимания; припоминая, далее, особ­ливую антропроцентричность эллинского миро-созерцания во втором периоде развития античной философии; и, наконец, останавливаясь вниманием на исконной чуткости эллинов к красоте человеческого тела,—учитывая все это, мы непремен­но догадываемся, что на лике, именно, (—ибо ликом своим человек бывает человеком—) «ориентирован» идеализм и что, следовательно, идея связана с ликом гораздо более тесно, нежели чем просто с одним из разъясняющих приме­ров, как это могло быть понято из предыдущего изложения. Да, идея есть лицо лица, или лик. Такая догадка весьма вероятна; но она переходит и в уверенность, если только мы потрудимся этимологически обсудить слово, ставшее в языке идеализма коренным—именно технический термин ????? или ????134.