Феномен человека - вчера и завтра

Здесь важно понять, что он подразумевал под «черной» смертью. Это — проявление мощи Сатаны. Вызванный ею шок откладывался в памяти человека, приводил к чувству одиночества перед Богом и демонстрировал' бессилие человека перед его греховной природой. Сатана - враг человека и организатор заговора тайных сил, бесшумно проникающий во все уголки человеческой души, выступал в качестве «объективного врага» — рациональной конструкции, созданной католической церковью для укрепления своих политических позиций. Что в своих целях применил Кальвин.

Все средства хороши для установления и поддержания строгой церковной дисциплины в «протестантском Риме»: и террор в отношении еретиков и ведьм, и всепроникающая слежка, и культ Кальвина как монопольного хранителя «высшей истины», и нетерпимость не только к любому независимому мнению, но и различного рода невинным забавам. Педантичный порядок, существовавший в Женеве и постоянно поддерживавшийся действующим террором, постепенно привел к тому, что город стал богобоязненным, запуганным и прозаичным. Кальвин произвел реформу нравов, в которой важное место занимала суровая строгость в наказаниях. Все шумные увеселения, азартные игры, танцы, пение вольных песен, проклятия, брань были запрещены. Было строго предписано соблюдение воскресных дней и посещение церкви. Стефан Цвейг так описывает картину жизни кальвинистской Женевы: «Несколько лет такого порядка достаточно, чтобы Женева начала меняться. Как бы серая завеса ложилась на некогда свободный и веселый город. Пестрые одежды исчезли, краски поблекли, колокола перестали звонить, на улицах не слышно бодрящих песенок, нищим, без каких-либо украшений, словно кальвинистская церковь, становится каждый дом. Гостиницы, постоялые дворы приходят в упадок с тех пор, как скрипка перестала наигрывать танцевальную мелодию, с тех пор, как исчезли веселые удары кеглей, как пропал легкий перестук костей на столах. Танцевальные площадки пустуют, темные аллеи, излюбленные места влюбленных парочек, заброшены; лишь голая, лишенная икон, картин, скульптур церковь собирает по воскресеньям людей - серьезное, молчаливое общество» [32].

Специальная полиция нравов следила за порядком в городе, за соблюдением дисциплины, за тем, чтобы к 9 часам вечера каждый гражданин города был дома, в противном случае он подвергался строгому наказанию. За нарушение общественного порядка была установлена целая система наказаний, поддерживающая в городе тотальный страх. Так, за прелюбодеяние, которое раньше наказывалось несколькими днями тюремного заключения и небольшим денежным штрафом, теперь была установлена смертная казнь: одна уличенная в прелюбодеянии женщина была утоплена в Роне, двум прелюбодеям отсечены головы. Смертная казнь угрожала за богохульство и даже за высказывание, в котором можно было усмотреть нечестивое отношение к богу. Ругательства и проклятия, обращенные даже к животным и скоту, были запрещены. Один ребенок, бранивший свою мать, был посажен на хлеб и воду, другой, бросающий камнями в свою мать, был публично высечен и повешен за руки под виселицей, третий, бивший своих родителей, был казнен. Плотские грехи большей частью наказывались смертью через утопление, пение аморальных песен — изгнанием. Одна женщина, которая на мотив псалма напевала светскую песенку, была публично высечена; образованный человек, которого поймали за чтением скандальных рассказов Поджо Браччолнни, был посажен в тюрьму. Кого заставали за карточной игрой, того с картами на шее ставили к позорному столбу. При брачных торжествах отменено было всякое веселье; барабанный бой и музыка при брачном поезде, танцы на брачном пире были запрещены. Были запрещены также театральные представления, кроме представления пьес на библейской тематики, чтение романов, а кто писал нечто веселенькое, тот расплачивался тюремным заключением. И верно замечает Гейссер, что «таким образом самое последовательное осуществление реформированной церковной дисциплины скоро опять привело к такой же односторонности, какою отличалась прежняя монастырская и аскетическая жизнь, и следствия этой неестественности не могли не обнаружиться и здесь» [33]. Такого рода дисциплина формирует особый тип человека — трезвого и строгого, презирающего наслаждения и соблазны жизни, во имя идеи способного приносить себя в жертву и совершать смелые подвиги.