Чума

этими словами он разумел, что полумеры исключены, что есть только рай и

ад и что человеку, согласно собственному его выбору, уготовано райское

блаженство или вечные муки. По словам отца Панлю, это было чистейшей

ересью, каковая могла родиться лишь в душе вольнодумца. Ибо чистилище

существует. Но разумеется, бывают эпохи, когда нельзя говорить о мелких

грехах. Всякий грех смертей, и всяческое равнодушие преступно. Или все,

или ничего.

Отец Панлю замолк, и до слуха Риэ отчетливее донеслись жалобные стоны

разгулявшегося ветра, со свистом просачивающегося в щель под дверью. Но

святой отец тут же заговорил снова и сказал, что добродетель безогово-

рочного приятия, о коей он упомянул выше, не может быть понята в рамках

того узкого смысла, какой придается ей обычно, что речь шла не о ба-

нальной покорности и даже не о труднодостигаемом уничижении. Да, он имел

в виду уничижение, но то уничижение, на какое добровольно идет уничижае-

мый. Безусловно, муки ребенка уничижительны для ума и сердца. Но именно

поэтому необходимо через них пройти. Именно поэтому - и тут отец Панлю

заверил свою аудиторию, что ему нелегко будет произнести эти слова, поэ-

тому нужно желать их, раз их возжелал Господь. Только так христианин

идет на то, чтобы ничего не щадить, и раз все выходы для него заказаны,

дойдет до главного, главенствующего выбора. И выберет он безоговорочную

веру, дабы не быть вынужденным к безоговорочному отрицанию. И подобно

тем славным женщинам, которые, узнав, что набухающие бубоны свиде-

тельствуют о том, что тело естественным путем изгоняет из себя заразу,

молят сейчас в церквах: "Господи, пошли ему бубоны", так вот и христиа-

нин должен уметь отдать себя в распоряжение воли Божьей, пусть даже она

неисповедима. Нельзя говорить: "Это я понимаю, а это для меня неприемле-

мо"; надо броситься в сердцевину этого неприемлемого, которое предложено

нам именно для того, дабы совершили мы свой выбор. Страдания ребенка -

это наш горький хлеб, но, не будь этого хлеба, душа наша зачахла бы от

духовного голода.

Тут приглушенный шум, обычно сопровождавший каждую паузу в проповеди

отца Панлю, стал громче, но святой отец заговорил с внезапной силой и,

словно поставив себя на место своих слушателей, вопрошал, как следует